Путешествие в Московию 1664-1665

На следующий день приставы, по их обычаю, снова пришли к послу, он поблагодарил за угощение с царского стола и хотел передать свои предложения в письменном виде, но они не посмели принять, так как сперва должны сообщить об этом. Мы стали просить разрешения выходить теперь из дома, но и этого они не посмели, обещав завтра принести ответ. Эти люди, хотя и такие господа, по-рабски не берут на себя ни малейшей ответственности и не говорят ни слова от своего имени.

4 февраля.

Утром они пришли снова и сказали, что нам еще нельзя выходить до тех пор, пока верительная грамота царю не будет переведена. Мы просили, чтобы они постарались ускорить это дело и чтобы мы могли осмотреть их столь широко прославленный город Москву. Разговор зашел о калмыцком татарине [царевиче], которого мы видели, когда ехали на прием. Они сказали, что его страна расположена между Сибирью и Астраханью. До сих пор калмыки были самостоятельны, со своим управлением из одного-двух лиц; они некрасиво сложены, глаза маленькие, лица плоские, желтоватого цвета; они язычники и молятся перед деревянными изображениями. Человек, которого мы видели, является вторым лицом в своей стране, сюда приехал и отдает себя в вечное рабство царю вместе со всеми своими подданными. У царя он просит защиту, которую ему обещали, и он уже пожалован кафтаном из царской казны, так что титул царя теперь снова вырос. Так они нам рассказали, но я очень сомневаюсь, правда ли все это. Приставы расспрашивали посла, слыхал ли он, что германский император создал в своих войсках целые полки длинношеих, очень некрасивых мужчин, с носами длиной в локоть. И в подобные шутки эти добрые люди верили всерьез. После полудня они снова пришли к нам с сообщением, что теперь царь пожаловал нас свободным выходом.

5 февраля.

Я впервые, по здешним обычаям в санях, в сопровождении четырех стрельцов осмотрел слободу, где живут иностранные купцы[171]. Нас поручают стрельцам, и мы как бы в их распоряжении; они же обязаны доставить нас домой, что они честно и выполняют. Люди на улицах должны расступаться, а кто зазевался и стоит на пути, того стрельцы лупят. Первые попавшиеся им крестьянские или наемные сани они захватывают, садятся в них вместе с нами и принуждают возчика возить задаром, куда бы мы ни поехали, и все это делается как по долгу службы царю.

6 февраля.

Посол попросил через приставов вторичный прием у царя. Когда же он сказал, что намерен в полдень немного проехаться по городу, они заявили, что об этом следует сперва доложить и просить царя, и если придет разрешение, то завтра он сможет выехать.

Теперь мы, идя по улицам, заметили озорство русских: в сумерках у некоторых из наших отняли ружья, и нам сказали, будто за одну ночь были убиты 12 человек, им перерезали горло, и что это здесь часто случается.

Посол отправил меня к князю Петру Семеновичу Прозоровскому почтить его большой серебряной чашей. Когда я прибыл к его двору, слуги князя стояли у лестницы с непокрытой головой. Их было примерно 20 человек, они показали мне идти наверх, и я пришел в комнату, где сидел князь. Он встретил меня в середине комнаты, приветствовал и сел за высокий конец [стола], а меня с нашим переводчиком усадил на скамье рядом с ним. Большое число его слуг стояли в конце комнаты; двое менее знатных господ сидели на той же скамье, что и он, но далеко от него. Наши слуги — у конца стола, покрытого ковром. Зал был украшен коврами и шелковыми покрывалами разного вида, в углу на столе множество серебряных изделий стояли друг на друге в 4—5 рядов. Как только уселись, начали пить; чарку за чаркой он принудил нас влить в себя водку, испанского и французского вина мы должны были выпить невероятно много, все из его собственных рук. Для утоления жажды мы беспрерывно должны были опустошать кружку за кружкой пива разных сортов, так что вся эта жидкость здорово ударила нам в головы. Наши слуги не отставали, вместе с нами они получали вино из княжеских рук.

Беседы велись в соответствии с понятиями и знанием этих людей. У меня спросили мое имя, что у русских обычно первый вопрос, так как, обращаясь к кому-либо, они называют его по имени. Они уже узнали должность моего отца[172], удивились этому и отнеслись ко мне, как они сказали, с еще большим уважением. Спросили также, находится ли Амстердам в Голландии, и еще подобные пустяки. Князь уверял меня в милостивом отношении ко мне царя. Он не хотел принимать чашу, которую я ему привез, пока я не сказал, что это будет большой обидой для посла, если он откажется принять вещь, на которой стоит его [посла] герб; в этом я его обманул. Когда мы уходили, он проводил нас до двери своей комнаты, а другие менее знатные господа, бывшие с ним, и его слуги проводили нас вниз.

7 февраля.

На следующий день послу доложили, что до второго приема у царя ему нельзя выходить, а состоится прием в следующий понедельник, и тогда же, 9-го, будет совещание.

8 февраля.