Путешествие в Персию

Оставалось только полтора фарсаха до того места, куда михмандар мой отправился для приготовления ночлега. Лошадь моя, которая также отдохнула в деревне, шла теперь бодро. Дорога тянулась все в гору, холод, ветер и снег увеличивались. Наконец к ночи я доехал до станции, деревни Хуррумдерэ, откуда и пишу теперь. Она почти лучше всех деревень, которые довелось мне видеть в Персии. Будучи скрыта отовсюду, Хуррумдерэ неожиданно является в углублении измученному страннику. После продолжительного и трудного пути (не менее 12 часов) по голым хребтам, едва живой от вьюги, усталости и скуки, он вдруг видит перед собой лощину, и спускаясь в нее, въезжает в долину тихую и прекрасную; дорога извивается по зеленым берегам ручья, ветру нет, снег, вьюга и стужа все осталось на верху; воздух становится теплее, чем более спускаешься вниз; открываются ряды высоких тополей, за ними густая зелень, и сельские дома в глубин мирной долины.

В комнате, приготовленной для меня, горел большой огонь в камине, но было холодно, везде скважины; обили кое-где войлоками, однако все-таки сквозит, и я сижу в шубе. Хозяева дома, два брата, принесли мне винограду, орехов и изюму; потом младший, с большим замешательством, сказал мне, что есть и вино. Я очень благодарен был ему и велел сейчас же принести бутылку. Он почти дрожал от страха, полагая, что делает преступление гнусное и постыдное, предлагая вино. Вино однако же оказалось негодным, и не имело даже ни малейшего винного вкуса. Таким образом, я здесь по неволе лечусь одним виноградом, я нахожу, что виноград весьма полезен; но летом я предпочитаю виноградный сок. В холода и вообще зимой, вино мне неприятно и вредно, и я употребляю его как лекарство, когда нужно согреться и привести в движение кровь. Виноград ем я с жадностью, вероятно потому, что наружный холод производит во мне внутренний жар.

Я намеревался уже продолжать путь, но мне пришли возвестить, что нет возможности отправляться в Сумпаниэ, следующую станцию, потому что вьюга так сильна и столько снегу, что нельзя никак видеть дорогу, что все прочие чарвадары остаются сегодня дневать, за совершенною невозможностью продолжать путь, что авось завтра утихнет вьюга. Не совсем довольный этим оборотом обстоятельств, я продолжал есть виноград и греться у камина; но между тем вознамерился переменить род путешествия, несносного уже для меня, решился покинуть в Хуррумдерэ всех моих людей, лошадей и вещи, и пуститься самому чапароме (курьером) на почтовых, с одним моим конюхом, взяв только самые необходимые вещи для дороги; он всех проворнее из трех моих Армян, и на станциях очень расторопен.

Догадавшись, наконец, что одна только бурка может предохранять от страшного ветра, свирепствующего здесь зимой на Султанийских высотах, я купил бурку. Летом в Султаниэ, куда я завтра поеду, говорят, климат, очень хорош, жару никогда нет. Это, я думаю, самое высокое место из всей Персии, разумеется, кроме вершин гор, и потому Фет-Али-Шах обыкновенно в жаркое время удалялся в Султанийский увеселительный свой замок, и по рассказам, охотился и жил в лагере. На пространных полях, где теперь свирепствует такая страшная зима, и путь для путешественника так труден и даже опасен от глубины снегов и ослепляющей вьюги.

Таким образом я буду ч<рез четыре дня в Тавризе; а если бы продолжал путь с моим караваном, то поспел бы туда не прежде, как в 19 дней, и без сомнения, при такой погоде еще более: бедные лошаки с сундуками на спинах едва бредут беспрестанно падают. Однако же, так как уж надо было оставаться мне сегодняшний день здесь, то я заказал себе завтрак, обед ужин. Один поселянин принес ин свежей рыбы, форели, что весьма редко в Персии; другой теплые рукавицы своей работы, за которые я очень был благодарен; третий два арбуза; но так как арбузам прошло уже время, то попортившиеся места были заткнуты хлопчатой бумагой. Я с удовольствием раздавал деньги этим бедным людям, которые так усердно старались услужить мне и не просили иичего. Вдруг послышались ружейные выстрелы. Это мой Ферраш Степан вздумал стрелять каких-то жалких птичек, и с торжеством принес мне своих жертв.

До Султаниэ отсюда, говорят, 6 фарсахов, если не больше. Там я переменю лошадей, и проеду еще 6 фарсахов до Зенгана, где хочу остановиться на ночлег; потому что Зенган хорошее место, и тамошний правитель города весьма приветлив.

Между тем дыры, служащие в моей изб вместо окон, заткнуты, и у меня день и ночь горят свечи. Я пробовал выходить из избы, чтоб воспользоваться ясной погодой, во холодный ветер прогонял меня назад; хотя спускаясь в эту долину мне показалось, что ветра совершенно нет.