Путешествие в решете

«Муху. Большую муху. Вон она жужжит», – объяснил я мысленно. У моего друга была ручная муха. Он её берёг, в баночке выносил на улицу, когда прыскал от комаров. Проветривал и только потом приносил её обратно и выпускал. Я помню, как она сидела на подоконнике или на стекле. Когда он умер, я пришёл к его матери и попросил отдать мне муху. Она долго не могла понять, про что я говорю, а потом принесла пластиковую муху. В свою очередь я ничего не мог понять, держал это пластмассовое существо у себя на ладони, кверху лапками. А муха ко мне прилетает.

– Муху.

– Бывает, – сказала Наташа, словно всё поняла.

Я на всякий случай опустил стекло, чтоб муха скорей улетела.

Мы вылезли из машины. Я надел на плечи рюкзак Наташи. Калитка забора висела на одной резиновой петле и сложилась гармошкой.

– Так у старого хозяина было, – сказала Наташа, отодвигая в сторону калитку, и тут же перешла на английский: – This is our house. We bought it two years ago together with the land. Living in the gas chamber they call Moscow is simply impossible.

– Nice house, – ответил я. – And your English is quite good.

– MSU is the first Russian university. And the best one in the country. English and French[1]. Je suis un interprиte professionnel. J’aime bien l’espagnol, c’est tout[2]. – И она сказала что-то по-испански.

Я ответил на плохом французском, что испанского не знаю. А сам подумал про Наташу, что она Дульсинея.

– You speak remarkably well. Where did you study?

– I had a good tutor[3].

Почти по всем предметам мама моя нанимала мне репетиторов. Но любимым из них, конечно, была Диана, преподающая языки. Тогда она была моложе меня, совсем девчонка, лет восемнадцати. Но как преподавала! Мне кажется, я всё схватывал на лету, а может, просто влюбился в неё первою своей любовью. Когда она уехала, я отказался от всех остальных репетиторов. Не знаю, что она делала в нашем городке. После того как уехала, сначала писала матери письма. Устроилась в хорошей фирме. И всё время благодарила, что мы её наняли, платили деньги и поддержали.

То ли от иностранных слов, то ли от воспоминаний по лицу моему пробежала какая-то волна и тут же заболела голова. Я попросил Наташу говорить по-русски.

Весь огород был заращён старой травой, кое-где пронизанной свежей, она словно таилась под старой. На кустах, распускающих листья, висели засохшие стебли прошлогодней крапивы и хмеля. Вдоль забора тычки малины.

– Вот тут ягоды. Прямо с куста можно есть, – сказала Наташа, словно я собираюсь жить здесь до ягод. Больше она не знала, чем меня удивить. Мы подошли к дому и уже хотели войти на верандочку, как младшая из девочек крикнула:

– Доченька моя милая, что с тобой?!

Мы обернулись. Младшая девочка пыталась поднять свою куклу, которая валялась недалеко от дома и была забита во время ливня дождевыми струями в грязную жижу. Девочка запнулась и упала, став не хуже куклы. Заревела.

– Они же у нас все ноги промочили, – спохватилась Наташа и схватила её.

Я взял старшую на руки, и мы вошли на верандочку с двумя небольшими, словно сплющенными окошками, какие, бывает, показывают в давнишних фильмах. Так и кажется, что взглянет в это окошко древняя старуха и погрозит кривым пальцем.

В доме был полный беспорядок. Одна комната (большая) завалена игрушками. На столе в кухне грязная посуда и на табуретке рядышком тоже. Кухня расписана по-старинному, всякими лепестками цветов. На одном шкафчике самовар. На его носик надета большая баранка. Но самая интересная достопримечательность в большой комнате – это огромные, из толстой новоструганной доски широкие нары во всю длину. На них две неубранные постели. Свет в комнатах тусклый, сквозь двойные рамы.

– А муж-то твой где? – спросил я.

– А ты чего спрашиваешь? Жениться, что ли, хочешь? На фестиваль уехал, – ответила Наташа зло. – Поставь ты её!

Я опустил девочку на пол, хотя мне не хотелось, она обвила мою шею ручками и тепло прижалась к груди. Наташа, наверно, подумала, что я пеняю ей за беспорядок.

– Думаешь, при муже всё прибрано? Он бы контролировал? Приказывал?

Я в который раз удивился малышу, висящему в мешке. Казалось, что когда он хочет есть, то достаёт грудь матери и сосёт. На самом деле эту операцию очень ловко и незаметно проделывала Наташа. Я отвернулся, чтоб не смотреть.

Через некоторое время она сама подошла ко мне, взяла за локоть и сказала, словно и не ругалась на меня:

– Сейчас что-нибудь поесть приготовим.

Чтобы поесть, сначала пришлось прибраться и вымыть посуду: «нельзя же кушать в грязи». Заодно выставили зимние рамы. Стало намного светлее. Оказывается, Наташа не знала, что рамы можно выставлять. Она была просто счастлива, когда мы это сделали. Все вещи из второй комнаты мы сложили во встроенный в стенку-перегородку шкаф. Часть игрушек засунули под нары.

Поели сытно: суп из консервов, каша с консервами – ими был набит тяжёлый рюкзак Наташи. Потом пили чай из самовара. Правда, самовар не ставили – наливали в него кипяток из электрического чайника. Когда помыли посуду после еды, уже заметно завечерело. Наташа не отпустила меня на ночь глядя.