Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

– Хорошо, – спокойно произнес он. – Бедные перепуганные дипломаты бегут, а буржуазные дамы готовятся бросать букеты цветов победителям, когда они гусиным шагом войдут в Петроград. Ленин, разумеется, прав, потому что он видит это под углом классовой борьбы. Международный рабочий класс заслуживает того, чтобы эта революция была спасена. Что же до Восстания германцев, – добавил он, и в его доброжелательных глазах в пенсне сверкнул огонек, – это идеализм, а не марксизм, считать цыплят до того, как они вылупятся. – Подумав немного, он словно вдогонку добавил, что он тоже записался в Интернациональный легион.

– Но вы же пацифист, – не подумав, брякнул я. – Вы не убьете даже клопа.

Меня занимали другие детали – его возраст, его мягкость, зрение – мне кажется, на лице моем отразился ужас. Он так по-доброму, но в то же время немного насмешливо, поглядел на меня, что я рассмеялся. Я забыл, что я тоже пацифист! Или был им.

Итак, мы с Кунцем оказались в списке волонтеров под управлением отдела формирования и обучения войск во Всероссийском училище организации и администрации Красной армии и, как воины-интернационалисты, пытались сделаться примером военной дисциплины. Мы не представляли себя в этой роли. Однако профессор был невозмутим.

– Если ты сказал «А», то должен сказать «Б», – весело произнес он.

В ответ я щелкнул каблуками и отдал честь – ни того ни другого, естественно, в Красной армии не делали, – и нашел его логику неопровержимой.

Приписанное к гренадерскому гвардейскому полку, наше подразделение получило кабинет для записи рекрутов на втором этаже элегантного Мариинского дворца. Было постановлено, что английский станет официальным языком легиона, однако мы были люди разных национальностей, у всех были разные фигуры и размеры. Если наш Интернациональный легион не являлся особенно большим вкладом в революцию, по крайней мере, наша разношерстная толпа в течение недель приобрела нечто вроде военной формы и таким образом стала доказательством творческой и организационной мощи революции.

Несмотря на закон, согласно которому заводы переходили под контроль рабочих, в свете того, что многие заводы и фабрики не действовали, а оставшиеся хозяева саботировали работу или вообще уезжали, инженеры бросали службу, многие рабочие, вычислив, что дома их, по крайней мере, накормят хлебом и щами, возвращались к своим семьям. Казалось, что мы повсюду натыкаемся на саботаж, который становился все более дерзким по мере того, как контрреволюция поддерживалась германским наступлением.

В хаосе и суматохе мы часто приходили в отчаяние, не имея возможности раздобыть ружья или амуницию, не говоря уже о чем-либо, отдаленно напоминающем униформу, несмотря на записку, которую, как я видел, Ленин написал главнокомандующему Крыленко. Но потом, когда красногвардейцы, начиная с 25 октября, начали добровольно вступать в Красную армию со скоростью примерно 2500 человек в день, дела пошли немного лучше.

Решение, как полагал наш командир легиона, лишенный юмора чех, было простое. Мы находились просто снаружи Мариинского дворца, вышли, чтобы поупражняться в муштровке, разумеется без ружей. Командир указал на окна Мариинского.

– Вы хотите ружья? Вы хотите покончить с саботажем? Вышвырните всех бюрократов из окон.

Кое-кто вслух произнес слова в поддержку этого. Но командир не понял, что люди шутили. Да, конечно. Кто-то мрачно сказал:

– Разве Маркс не сказал, что надо разрушить буржуазную государственную машину?

Профессор тактично убедил командира не делать этого; революции понадобятся государственные машины, пусть совсем ненадолго, и кому-то придется работать на них. Выбрасывание из окон, даже саботажников, не особенно рекомендовал Маркс в своей «Критике Готской программы».

Прошло немного времени после моего решения стать добровольцем, как я при случае рассказал об этом Робинсу. В это время немцы все еще продвигались на Петроград, их аэропланы по ночам летали над городом, и каждый день разносились новые слухи, а факты были довольно зловещими. Робинса не особенно обрадовали мои новости. Кажется, он подумал, что мои шансы в скором времени превратиться в труп довольно велики.

– Но после ваших подвигов я не думаю, что вы сможете заниматься чем-либо еще, – заметил полковник. И затем, с блеском в темных глазах, добавил: – В любом случае, вы покажете всей буржуазии, которая вопит до хрипоты, что с германцами будут биться до конца; а теперь, когда они уже находятся на близком расстоянии, когда с ними можно покончить, вы желаете выбить их из Петрограда, в то время как они заполонили железнодорожные станции.