Путешествие в Россию

Все это приводит к тому, что здесь уже всерьез задумываются, как бы избавиться от описанных неудобств. Как только кончится теперешняя война, от Петербурга и дальше, мимо Петергофа, прокопают широкий и глубокий канал, по которому можно будет проводить корабли безо всяких камелей. Предприятие это было задумано еще царем Петром, которого весьма порадовал бы вид военных кораблей, следующих мимо прелестных тенистых его садов, после того как он наблюдал их в столице строившимися на верфях неподалеку от его дворца. Царь Петр каждое утро выходил чуть свет, чтобы поглядеть на них, и задерживался на верфях часок-другой, собственноручно пиля доски и конопатя пазы, а не только рассуждая о флоте. Наверное, так он желал подать пример своим людям, из которых собирался любой ценой сделать моряков. По этой же самой причине он издал приказ, чтобы дворяне являлись ко двору не верхом и не в экипажах, а на яхтах, и чтобы через петербургские реки перебирались не по мостам, но в лодках, и не в весельных, а в парусных, — тут он действовал подобно Киру,[141] который, чтобы научить персов ездить верхом, чуть ли не запретил им пользоваться собственными ногами. Но какою бы ни была политика Петра, есть твердое мнение, что, имея возможность строить свои военные суда в Ревеле и строя их все-таки в Петербурге и Кронштадте, он впал в такую же ошибку — только с куда более серьезными последствиями, — какую совершил Людовик XIV, когда предпочел насадить свои роскошные сады в Версале, а не в просторном Сен-Жерменском предместье; [142] царю Петру насчет его Арсенала тоже могли бы сказать: «Се ne sera qu’un „favori sans merite”».[143]

Но так или иначе приходится повторить еще раз: эти моря подходят для крупных кораблей ничуть не более, чем мелководье для китов. Тут куда уместнее галеры. Для них воды будет всюду достаточно; галеры втиснутся в любую протоку между островками или скалами; пристать они могут где угодно. То ли царь Петр догадался сам, то ли кто-то ему такую мысль подал, но он из самой Венеции выписал галерных строителей.[144] Я еще успел повидать одного из них, бывшего в преклонных уже летах, и немалым было вначале мое удивление, когда я услышал итальянские слова, по-венециански кончающиеся на — ао, — и это на шестидесятом градусе северной широты.

Галеры здесь имеются малые, вмещающие примерно сто тридцать человек, и большие, которые вмещают намного больше.[145] Те и другие оснащены двумя носовыми пушками, одной палубной и фальконетами[146] по бортам. Раньше царь Петр имел обыкновение каждой галере давать имя какой-нибудь рыбы, водящейся в России.[147] Теперь галеры нумеруются, подобно древнеримским легионам. Число галер доходит до ста тридцати,[148] но требуется их еще больше. На них без труда можно перевезти тридцатитысячное войско. Подобно тому как римским солдатам непременно надо было быть хорошими пловцами, русским приходится быть хорошими гребцами. Каждый пехотинец обучается здесь владеть и ружьем, и веслом; таким образом, пусть мореплавание не развито и эмбарго наложить невозможно, гребцов для галер хоть отбавляй. Галеры могут причалить куда нужно даже ночью — солдаты высаживаются там, где неприятель меньше всего их ожидает, вытаскивают суда на берег, располагают их полукругом, развернув форштевнями и орудиями в сторону суши, — вот вам и укрепленный лагерь. От четырех до шести батальонов остаются его охранять, между тем как прочие обследуют окрестности и забирают в свою пользу все что ни попадя. Когда же вылазка закончена, они отчаливают и через некоторое время высаживаются в другом месте. Такие суда иногда перетаскивают волоком из одних вод в другие через перешейки — так русские делали еще в древности, так делали и войска Мухаммеда II при осаде Константинополя.[149] О том, какую угрозу могут представлять русские галеры, шведам известно очень хорошо. На их глазах эти галеры разорили богатейшие рудники в Норчёпинге, опустошили все побережье Готландии и Судермании; их видели даже возле самого Стокгольма.[150] По этому поводу рассказывают один престранный случай — в греческой или римской истории он занял бы почетное место в разряде чудес и предзнаменований, которых там много. Случилось, уж не знаю в каком году, так, что воды Невы, поднявшись, залили садок со стерлядями, находившийся неподалеку от реки. Стерлядь — рыба с нежнейшей мякотью и изысканным вкусом, и водится она только в русских южных реках. Выбравшись из плена, эти рыбы добрались до открытого моря, и скоро их стали обнаруживать у Ваксхольма и между прочими островами возле Стокгольма. Рыб тут же сочли небесным предостережением: того гляди, мол, в эти места нагрянут русские — и они в самом деле пожаловали.