Путешествие в Россию

Множество кораблей, наверное около сотни, стоит здесь на якоре вместе с нами — одни отбывают, другие прибывают; новые суда подходят ежеминутно. У эльсингёрского берега постоянно несет сторожевую службу датский фрегат, взимающий проходную пошлину, и пошлина эта ежегодно составляет почти тридцать тысяч фунтов стерлингов. Тут на днях я прочел в докладе милорда Моулсворта,[45] что ганзейские города Балтики[46] в прошлом платили какие-то суммы датчанам, дабы они на этих берегах держали сигнальные маяки. Подобным же образом и корабли-углевозы платят сейчас в Англии что-то вроде контрибуции, если ее можно так назвать, тому, на чьем попечении находится плавучий маяк в Норт-Бойе, и другой, заякоренный у Доузингской отмели против норфолкского берега. Потом, когда Ганзейский союз стал распадаться, а Дания, наоборот, усилилась, то, что было лишь договоренностью, превратилось в право. О скольких подобных метаморфозах мы можем прочесть в разных исторических повествованиях, которые суть не что иное, как анналы, в коих увековечены хитрость и преимущество силы! Дело обстоит так, что король датский,[47] хозяин и входа, и выхода из пролива Зунд, на Балтике играет ту же роль, какую ныне в Италии король Сардинский,[48] владеющий Альпами. Впрочем, проходная пошлина, которую платит каждое судно в зависимости от того, чем оно загружено, для самих кораблей не слишком-то обременительна. Только благодаря огромному числу судов, ежегодно проходящих через Зунд, общая сумма пошлины оказывается такой значительной. Подсчитано, что в год тут проходит примерно до двух тысяч кораблей; из них шестьсот — шведские, и они по последнему договору с Данией тоже платят, хотя в прошлом ничего не платили. Тысяча кораблей — из Голландии, они из своих вод плывут на север за досками, железом, смолой, пенькой, зерном — почти за всем, что потребно для жизни. Триста или четыреста кораблей из Англии, три или четыре и никак не больше из Франции, считанные корабли — из Любека, города, находящегося теперь в большом упадке после былого своего блеска, несколько кораблей из Данцига,[49] который имеет еще кое-какое значение, и два-три корабля русских; русские всего еще несколько лет тому назад, подобно американцам, о мореходстве ни сном ни духом не ведали.

Невдалеке от нашего корабля сегодня утром бросил якорь корабль именно этой самой нации, с вместительным, на голландский манер, корпусом, и хозяин его — русский. Русская и вся команда, если верить капитану датского фрегата, человеку очень обходительному и весьма сведущему в делах этих северных областей. Не могу передать вам, милорд, как мне приятно видеть всю эту новизну, — мне кажется, что я попал в какой-то совсем иной мир. Мы тут в очередной раз запаслись свежей провизией и побывали в гостях у английского консула; в общем, после всех наших передряг:

Excepto quod поп simul esses, caetera laetus.[50]

Пока я писал, мы, оказывается, уже собрались отчаливать. Я запечатываю письмо — и отсылаю его к консулу, он-то уж наверняка позаботится, чтобы письмо попало прямо к Вам, в Сент-Джеймс.[51] Не забывайте же, милорд, о том, кто, плывя на северо-восток, часто глядит совсем на другой румб компаса, который через какое-то время вновь приведет меня к Вам.

Письмо 2 17 июня 1739 г. Ревель

Ему же.

Ревель, 17 июня 1739 г.

Десятого числа, как я Вам, милорд, уже успел написать, мы вышли из Эльсингёра, причем в компании из сорока или пятидесяти парусов, которые мы очень скоро оставили за кормой. Часом позже мы прошли западнее острова Вен, или Ураниенбурга, бывшего когда-то резиденцией Тихо Браге. Вам ведь, милорд, известно о паломничестве, которое позже совершил туда Пикар,[52] известно и то, что на этом благословенном острове всего-то и есть что две полуразвалившиеся хижины и почти не осталось следов тех обсерваторий, из которых при помощи всего лишь подзорной трубы были сделаны наблюдения, составившие эпоху. Очень важным является положение этого острова — он перегораживает пролив Зунд и как бы седлает его. Он куда больше пригоден для форта с артиллерийской батареей, нежели для обсерватории с ее астролябиями, тем более что, хотя он отважно возвышается посреди моря, горизонт вокруг него вовсе не так свободен, как было бы желательно для астронома и как можно было бы ожидать на острове.