Путешествие в Россию

Что может сравниться в великолепии с этим золотым городом на серебряном горизонте, над которым вечер белеет рассветом?

Глава 2. Санкт-Петербург

Нева — красивая река шириной с Темзу у Лондонского моста, она не длинна, берет начало из Ладожского озера и совсем недалеко от него уже впадает в Финский залив. Еще раз прокрутились колеса парохода, и мы поплыли вдоль гранитной набережной, у которой выстроилась целая флотилия пароходиков, барж и лодок.

По другую сторону реки, то есть справа, если смотреть вверх по течению, видны крыши огромных судоремонтных помещений. Там находятся доки. Слева — монументальные линии больших зданий с дворцовыми фасадами. Как мне сказали, это были Инженерный институт и Морской кадетский корпус.

Не так-то просто переправить с борта на берег багаж: чемоданы, дорожные сумки, сундуки, шляпные картонки, всевозможные тюки, наваленные вперемешку на палубе парохода к моменту высадки пассажиров. Попробуйте отыскать свои вещи. Однако толпа мужиков живо разобрала всю эту гору и отнесла в находившуюся на набережной таможенную контору, а за каждым из мужиков следовал обеспокоенный хозяин вещей.

Почти все мужики носили поверх широких штанов розовые рубахи и сапоги до колен. Другие, хотя погода была необычайно теплой (10 октября)[5], уже надели тулупы или бараньи полушубки. Тулуп надевается мехом внутрь, и, когда он новый, дубленая кожа имеет довольно приятный для глаза бледно-розовый цвет семги. Он прострочен для красоты и в общем не лишен колорита. Но мужик верен своему тулупу, как араб — бурнусу. Раз надев, он уже его не снимает: это ему и одеяло и кровать. Он носит тулуп днем и ночью и по всем углам, на всех скамейках и печках, где придется, заваливается в нем спать. Таким образом, эта одежда скоро замусоливается, засаливается, начинает блестеть и принимает цвет битума, который так любят испанские художники, изображая смешные сценки из крестьянской жизни. Но не в пример моделям Риберы и Мурильо русский мужик чист под грязными своими лохмотьями, ибо он каждую неделю ходит в баню. Эти люди с длинными волосами и окладистыми бородами, одетые в шкуры животных, привлекают внимание иностранца своей крайней контрастностью с великолепной набережной, откуда со всех сторон видны купола и золотые шпили. Однако не подумайте, что у мужиков дикий и страшный вид. У русских мужиков мягкие, умные лица, а вежливое их обращение должно бы устыдить наших грубиянов носильщиков.

Таможенный досмотр моего чемодана прошел без особых происшествий, только сразу и очень просто там же, где лежало мое белье, были обнаружены «Бедные родственники» Бальзака и «Крылья Икара» Шарля де Бернара. Книги взяли, предупредив, что нужно зайти в комнату цензора, где мне их конечно же вернут.

После того как были выполнены все формальности, я свободно мог отправиться в город. Множество дрожек и возков для багажа ожидало перед таможенной конторой, и извозчики могли быть уверены, что получат седока. Я хорошо запомнил по-французски название места, где мне рекомендовали остановиться, но беда была в том, как его перевести кучеру на русский язык. Тут появился возница — слуга из тех, что, не зная ни одного иностранного слова, постепенно составляют для себя некий франкский язык, весьма похожий на жаргон псевдотурок в церемонии из «Мещанина во дворянстве». Он увидел мое затруднительное положение, кое-как понял, что я хотел бы добраться до гостиницы «Россия», к господину Клею[6], сложил мои вещи на роспуски, взобрался на повозку около меня — и вот я уже в дороге. Роспуски — это низкая телега самой примитивной конструкции: два едва обтесанных бревна положены на четыре небольших колеса, вот и вся сложность!

Только что я вышел из-под власти величественного и молчаливого царства морских пучин, и теперь вихрь людской суеты и суматоха большой столицы несколько оглушили меня: словно во сне, вы двигаетесь среди незнакомых предметов, жадно стремясь все увидеть, вы не видите ничего, вам кажется, что вы все еще качаетесь на волнах, особенно когда вас бросает из стороны в сторону и трясет на такой повозке без рессор, как роспуски, да еще по неровной мостовой. Но, несмотря на самую жестокую тряску, я ничего не терял из виду и пожирал глазами все новые картины, проплывавшие передо мною.

Скоро мои роспуски покатили по мосту, который, как я узнал позже, назывался Благовещенским или попросту Николаевским[7]. К нему ведут две подвижные части, которые разводят, чтобы пропустить пароходы, и затем сводят таким образом, что мост образует букву «у» с короткими верхними разветвлениями. На месте их соединения стоит очень богато украшенная часовня, мозаики и позолоту которой я успел увидеть лишь мельком, на ходу.