Путешествие в Россию

Семьи – истока и твердыни буржуазной жизни – больше нет. Новому буржуа неведомы уютная мещанская атмосфера, защищающая, но и ослабляющая; забота, пробуждающая любовь, но порождающая ограниченность; самоотверженность, героическая, но бессмысленная; сентиментальность, трогательная, но ложная. Новый буржуй – революционный буржуй. Он по-своему отважен, так как свободен от предрассудков; безудержен, потому что лишен принципов; он готов ко всему, так как многое повидал. Он активно участвовал в революции. Это буржуа, о котором Ленин в 1918 году писал: «Как можно быть таким слепым и не видеть, что нашим врагом является мелкий капиталист и спекулянт? Он как никто другой боится государственного капитализма, так как его главная цель – захватить всё, что можно: всё, что осталось после падения крупных помещиков и спекулянтов. В этом отношений он больший революционер, чем рабочий, так как он еще и мстительный. Он с готовностью помогает в борьбе с крупной буржуазией – чтобы воспользоваться победой в собственных интересах»[16]. Восемь лет прошло с тех пор. Спекулянт вкушает плоды победы и готов стать крупным капиталистом.

Но в России есть не только этот активный, явственно новый торговец и промышленник. Существует много тихих, скрытых, так сказать, пассивных буржуев. В разгар революции им удалось спрятать или присвоить золото. Сегодня они поступают на службу, живут в пролетарской нужде, якобы довольствуясь ста рублями в месяц, и при этом одалживают деньги под большие проценты друзьям посмелее, которые через пару лет приобретут такой же капитал, который также будут давать в долг. Вот так скрытно протекает нерегулируемая капиталистическая жизнь, купля и продажа, заем и проценты, опасная жизнь, которая придает современному дельному нэпману характерные черты главаря банды.

Всё это не в состоянии потревожить пролетариат. Богатых людей – так считается – вытесняют государственные предприятия. Через пять лет их не будет. «Переходный период» – говорят рабочие. Они считают, что это переход к социалистическому государству.

Но и буржуи говорят: «Переходный период». Они считают, это переход к капиталистической демократии. Оба ждут грядущего и пока не сильно мешают друг другу. И если правда, что пролетариат является правящим классом, то определенно новая буржуазия является классом наслаждающимся. У пролетариата все государственные институты. У буржуазии все институты комфорта. Параллельные не пересекаются. Театр принадлежит рабочему. Но в ложе сидит буржуй. Рабочий считает себя хозяином и арендодателем ложи. Буржую мешает окружение, революционная постановка, мысль, что транспорт конфискуют, налоги повысят. Пролетарий идет в клуб, смотрит фильм, играет в домино, слушает доклад, пьет чай за 10 копеек и знает, что дом, в котором находится клуб, когда-то принадлежал капиталисту, а потом был экспроприирован. Ощутимый успех. Капиталист, у которого всё экспроприировали, идет вечером в зал большой гостиницы, где рядом с портретом Ленина висит «Состязание на свирелях» Фрагонара из тетиной столовой и где в тени ветвистой пальмы пятьдесят недешевых ликеров. Сюда не могут попасть даже попрошайки, которые проходят куда угодно – вход закрыт. Это мир настоящих буржуа, как в Западной Европе. Поскольку брать чаевые не запрещено, а лишь недостойно, официанты берут их с покорной благодарностью. Сюда не приходит пролетарий. Восемь-девять лет назад он штурмовал эти «дворцы». Сегодня он ждет, что однажды они исчезнут.

Новый буржуй не настроен на их исчезновение. Он, наоборот, ждет, что однажды исчезнут рабочие клубы. И тот, и другой умеют терпеть…

VII «Лабиринт народов» на Кавказе (Перевод Полины Ахметзяновой)

Frankfurter Zeitung, 26.10.1926

К вечеру мы приземлились в Баку. Баку – столица Азербайджана, нефтяная столица. Город разделен на две части: современную (европейскую) и старинную (азиатскую). Улицы европейской части широки, светлы и жизнерадостны. На азиатских улицах царит прохлада, темнота и гнетущая атмосфера. На широких, гордо возвышающихся, красивых арочных окнах толстая проволочная сетка. Любой дом здесь – дворец, а все дворцы – тюрьмы. Молодые магометанки прикрывают лица белой и голубой тканью, и кажется, будто они окружены стеной: у каждой своя тюрьма. Нищим магометанам возле высоких ворот старого города подавать не стоит: они – лишь декорация. Пожилые саджиды, последователи Мухаммеда, в белых, туго заплетенных тюрбанах грызут семечки. В желтовато-седые бороды то и дело попадает легкомысленная шелуха. На камнях восседают глуповатые, бесталанные торговцы, перед ними – с десяток листов пожелтевшей писчей бумаги, – для продажи товара они ничего не делают. За мрачными, длинными и грязными кварталами белеют каменные дворы с декоративными фонтанами, просторные, сказочно красивые, прямоугольные, унылые. Кажется, тысяча и одна ночь в Баку – дело гиблое: через несколько километров из-под земли бьет нефть…