Путешествие в Шахристан

 От этого торговля шахрайская получила ещё большие выгоды, а ремесленники и крестьяне - новые рынки сбыта для производимой ими продукции. Степняки, не склонные к ремеслам и хлебопашеству, и вправду нуждаются в большей части этих товаров, а потому нельзя сказать, что подчинение шахраям делает союзные с ними народы совершенно несчастными. Менее всего несчастными можно назвать сабрумаев, к которым с недавних пор шахраи относятся с трогательным, хотя и несколько надменным покровительством, которое мог бы оказывать успешный брат непутёвому. Не чуждаются шахраи и сабрумайской учености, в целом из всех народов Белого Света именно к сабрумайцам испытывая наибольшее расположение; некоторые утверждают, что именно настоятельное требование Шахрайского эмирата удерживает караканцев от опустошительных набегов на разделенные ныне междоусобием сабрумайские земли. Это кажется правдоподобным, особенно сейчас, когда с гибелью царя Костея шахраи были избавлены от конкуренции в деле влияния на степняков и власть свою над оными сделали безграничной. Не довольствуясь этим, шахраи стремятся к власти и над бхайпурскми княжествами, из которых в изобилии получают сырьё для собственного производства, для чего к сегодняшнему дню распространили своё влияние до самих бахйпурских Золотых гор.   

 До Ширин-Алтына мы ехали с графом вдвоём. 'Боярин с шахраем догонят нас в городе' - коротко пояснил он и после этого всю дорогу молчал, лишь по временам пускал своего коня в галоп вперед по дороге, а то и по полям, но потом возвращался обратно. Это было очень любезно с его стороны, ведь ни я, ни предназначенный для моего передвижения пони галопировать были не способны.

 Добравшись до окраин главного шахрайского города, мы немедленно заселились в той гостинице, о которой граф условился с Нибельмесом. Ни шахрая, ни боярина там, конечно, ещё не было, а потому после краткого отдыха граф сразу направился в чайхану, расположившуюся прямо напротив входа в гостиницу, и велел мне следовать за ним.

 В чайхане, представлявшей собой относительно небольшую залу в сулейманском стиле с расставленными вокруг невысокого помоста столиками, Пётр Семёнович не глядя занял первое попавшееся место и в довольно резких выражениях велел подоспевшему по его знаку половому подать лёгкий ужин с большим количеством вина. Приказание Его светлости было незамедлительно выполнено, причём для вина, к немалому моему смущению, подали два кубка, и граф, не притронувшись к еде, быстро наполнил их чем-то креплёным и вамаясьским. Незаметно для моего сотрапезника я постарался приложить усилия к тому, чтобы превратить сию восточную сливянку если не в милый моему сердцу чай, то хотя бы в сносный моему организму компот - и вовремя, ибо граф, опорожнив свой кубок, немедленно снова наполнил наши сосуды вином.

 Против моего ожидания, Рассобачинский по мере уничтожения вина не веселел, а всё более мрачнел, напиваясь методично и молча. Наконец, после очередного кубка, плотину его невозмутимости прорвало, и он сперва скупо, а потом всё более словоохотливо и витиевато стал описывать мне причину своих терзаний.

 Причина сия, к моему немалому изумлению, обнаружилась в прекрасном и роковом лице недавней нашей знакомой, эмира Шахристана. Она отнюдь не уклонялась от встреч с графом и не только не пресекала, но и всячески поощряла его внимание. Оказывается, за время моих скромных изысканий в библиотеке лукоморско-шахрайские отношения усилиями сих двоих продвинулись далеко вперёд и могли бы даже стать примером гармонии, если бы при каждой из частых встреч граф не пытался говорить всё более о поэзии и романтике, а Пахлава-апа - о торговле и договорах.