Путешествие в Сибирь 1845—1849

Первого (13) мая небольшой кружок финских друзей вел беседу за стаканом донского вина в 12 номере гейдлерской ресторации в Казани. Двое из них ехали на три года в Сибирь, остальные два собирались обратно в отечество после двухлетнего пребывания в России. Посторонний зритель, без сомнения, заметил бы в обеих парах весьма различные чувства, которые необходимо должны были вызвать столь различные обстоятельства. Но если радость и горе, надежда и нетерпение столкнутся таким образом, они вскоре переходят в юмор, таящийся в обеих поименованных противоположностях. Финский характер со времени нашего праотца Вайнемойнена и его достойного друга Лемминкейнена имеет решительную наклонность к юмористическому. Как упрямство, так и юмор составляет отличительную черту нашего национального характера. Всякий истый финн наделен им более или менее. В иных он вкоренился до такой степени, что они не могут сказать самой простой мысли без того, чтобы не придать ей юмористического оттенка. Именно такой характер был у одного из четырех друзей, сведенных случаем. Он был известен во всей Казани под именем «старого Шведа», вероятно, по той причине, что однажды в части города, называемой Мокрая, он принужден был жарко защищать честь шведского народа. В настоящем случае старый Швед, как посредник между противоположными чувствами, был решительно необходимым лицом в нашем маленьком кружке. Чуждый всякой шутовской гоньбы за остротами, он шутил совершенно серьезно, и слова его всегда имели определенное, ясное содержание. Так, например, когда он распространялся о финском сыре, о финской ветчине и финской дружбе, можно было сей час же понять, что все это вещи прекрасные, солидные, но что, насытившись ими, можно и попоститься некоторое время. В таком духе старый Швед давал полную волю своему юмору ко всеобщему нашему удовольствию и утешению. Разглагольствия его прерывались, однако ж, довольно часто появлением лица, которое в заботе получить скорее на водку докладывало, что лошади давно уже готовы. Последний рассказ приближался к концу, и все взоры были обращены на последнюю слезу в стакане, как вдруг мы услышали в коридоре незнакомый голос, который спрашивал 12-й номер. Все встали, устремив взоры на дверь, и в комнату вошел человек в военном мундире. К общей нашей радости и к удивлению оказалось, что этот человек — земляк, поручик Эрикссон, который с женою и тещей ехал в Охотск. Можно себе представить и изумление Эрикссона, который, отыскивая в гостинице какого-то английского путешественника, очутился вдруг, совершенно неожиданно, в кругу земляков. Началась новая болтовня. Эрикссон рассказал, между прочим, свои путевые приключения, и беседа приняла более веселый, более оживленный характер. Но так как всему на свете есть конец, то и мы двое, ехавшие в Сибирь, должны были напоследок уступить нетерпению ямщика и распроститься с своими друзьями, дав, однако ж, обещание Эрикссону дождаться его где-нибудь в пути.