Путешествие в страну детства

Два дня шумел диспут «Может ли комсомолец терпеть в своем доме иконы». Горячие головы, вроде Васьки Князева, топали, свистели, кричали секретарю: «Гнать его из комсомола! Голосуй, и никаких гвоздей!» И ведь исключили бы, если бы не Сашка Сокол. Она пришла со своими студентами на это собрание молодых электриков и рассказала о жизни нашей матери. Сашку городские комсомольцы знали по выступлениям в газете, на диспутах, на конференциях и считали ее «своей в доску».

Для Шуры все кончилось записью в протоколе: «Объявить выговор за то, что не вел борьбу с религией в своей семье»…

Этой же весной комсомольцы города решили переделать бывшее кладбище в парк.

Ребята ходили на кладбище с песнями, положив на плечи лопаты.

Мы, ребятишки, увязывались за ними.

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов,—

пели во все горло комсомольцы.

Церковь они уже закрыли и крест свернули. Кладбище когда-то было за городом, в пышной березовой роще. Потом город стал расти, леса и рощи вырубали, а на их месте ставили дома, и наконец кладбище оказалось в самом центре города.

В палисадниках и на кладбище было белым-бело от цветущей черемухи. Вдруг рванулся сильный ветер, закружил, понес с нее лепестки. И тут же посыпался радостный дождь. Сбоку смотрело солнце, и поэтому дождь сиял. Сидя на кладбищенском заборе, я так и онемел при виде этой белой метели и дождя.

На кладбище пришло человек двести, рассыпались среди шумящих на ветру берез; залязгало железо, затрещало дерево: выворачивали кресты, памятники, оградки, стаскивали их в кучу.

Вокруг этой кучи собрались старики, старухи. Поднялся вой, причитания.

Мне стало нехорошо. Так я чувствовал себя, когда видел вещий сон перед отцовским дебошем.

На каменных плитах и памятниках, испятнанных дождем, были надписи. Их вызывающе громко читал какой-то мужчина. По-женски пышные, волнистые, длинные волосы валились на его лоб, на щеки, на шею. Он сгребал их сразу пальцами обеих рук и откидывал назад. На морщинистом лице горели светлые глаза и лихорадочно красные губы.

«Спи спокойно, наш дорогой и любимый отец»,— громко звучал голос. «Пусть земля тебе будет пухом». «Жди меня, доченька, в мире вечного покоя». «Мир праху твоему!»

С десяток комсомольцев, притащивших узорные оградки, остановились, слушали.

Среди них я увидел Шуру, Колчака, Князева и Сашку Сокол в юнгштурмовке. На голове ее козырьком в небо торчала неизменная серая кепка в елочку.

Мужчина с женской головой пробороздил всеми пальцами по голове, отбросил сырые волосы и громко, с горечью, произнес, обращаясь к плывущим кораблям облаков, к вершинам берез:

— Спокойно спят наши родные! Пухом стала для них земля! Мир обрели они! — и он показал на груду крестов. В лицо его били дождинки.

— Бесстыжие!

— Что вы делаете?!

— Где ваша совесть?!

— И в земле покоя нет!

— Бога побойтесь! — Зашумели старики и старухи.

— А бога нет, бабка! — выкрикнул Князев.

— Врешь! Есть! — потрясая кулаками, страшно закричала старуха в черном монашеском платье и в черном платке, заколотом булавкой под подбородком.

Я испугался, спрыгнул за куст алого шиповника. Мне показалось, что сейчас произойдет свалка.

— Покарает он вас! Покарает, безбожники!

Я узнал в кричавшей мать Людмилу, которая прошлую зиму стегала у нас одеяла.

— Разве подобное возможно в культурной Европе?! — возвысил голос длинноволосый, опять простирая руки к небесным кораблям.— Дикари! Ведь здесь лежат ваши деды, которые воздвигали этот город!

— Послушайте, гражданин! — крикнула Сашка Сокол.— Бросьте разводить свою классовую агитацию! Было объявлено: «Кто хочет перенести родных на новое кладбище — переносите». И люди перенесли. А здесь остались безнадзорные могилы!

— Сама ты безнадзорная!

— Ишь, вырядилась парнем!

— Еще бы штаны мужичьи напялила! — загомонили старухи.

— Бросьте вы базлать, обломки старого мира! У вас вон мужик на бабу похож! — выходил из себя Князев.

— Это кладбище как бельмо здесь!

— Могилы в самом центре города!

— А-а, боитесь смерти! От нее никуда не уйдете!

— Шагай, папаша, не агитируй!

— Тебе, поди, император всея Руси приснился сегодня! — горланили ребята, хохотали

и свистели.

Шура молчал, отворачивался, пряча лицо в поднятый воротник пиджака. Ему не хотелось, чтобы старухи узнали его. Узнают, расскажут матери, а она расстроится.

— Да чего тут с ними рассусоливать! Айдате работать! — скомандовал Князев и заголосил песню безбожников:

Вечерком кума Матрена

В божий храм пришла.

Пятачок кума Матрена

Дьякону дала.

И ребята повалили толпой по могилам, по мокрой траве в сумятицу молоденькой листвы, белой метелицы и золотого дождика. По кладбищу гулко отдавалось:

Помяни-ка, отче, души

Катерины, Марфы, Груши,

Парамона, Филимона

Да о здравьи Спиридона…

Вот тебе пятак!

Мелькали лопаты, сравнивая холмики, громко звучали топоры и пилы, с треском и шумом валились березы — прорубали аллеи…

Видение