Путешествие в страну И… Философско-приключенческий роман

– Чем вы его так… задели? Полгода не пил. Теперь начнется – две недели без сна и покоя – новые песни, затем на месяц – в жуткий запой. С драками, с милицией, о, боже!

Он виновато подошел, обнял ее нежно:

– Ненаглядная моя, не надо! Ты же знаешь – это моя судьба. Зачем против нее идти? Только хуже будет. – И вдруг (о, мое удивление), проникновенным, идущим от сердца тихим голосом цитирует… дедушку:

Когда я трезв, то ни в чем мне отрады нет.

Когда я пьян, то слабеет разума свет.

Есть время блаженства меж трезвостью и опьяненьем.

И в этом – жизнь. Я прав иль нет? Дай ответ.

«Душа моя, вот видишь – что стряслось с Володей, и это с его-то характером и талантом! Не смог, бедный, не признаться тебе в любви…» – так мысленно к тебе обратился я, пока они стояли, обнявшись, такие счастливые и… такие несчастные.

..Мы ехали в машине, я и Володя на задних сиденьях. Он сосредоточенно молчал, думая о чем-то своем, я же, напротив, стал засыпать. Было нехорошо – и от спирта, и от сознания того, что я – “Пьеро”. Очнулся, когда все стали выходить наружу – возле сельской больницы. Видимо, вы с Мариной решили навестить деда. В палате он был один, лежал бледный, говорил с трудом. Наше появление его заметно обрадовало – было видно по глазам. Бегло взглянув на Володю с Мариной, он остановил взгляд на тебе, нежно и пристально всматриваясь в твое лицо. Результатом, по-видимому, остался доволен. Повернул голову ко мне, улыбнулся:

– Молодец, хорошего себе спутника подобрал.

Затем, кивнув в володину сторону:

– Не обращай внимание на этого обормота. Может в порыве наговорить что попало, самому после стыдно будет. Его время проходит, а твое только наступает.

Закрыл глаза, полежал молча, потом посмотрел на Володю, скорчил рожицу: – Баба как баба и что ее ради радеть…

Тот подбежал, опустился на колени лицом к лицу с Петровичем:

– Дед, ты давай тут не залеживайся, а то сад весь разворуют, пару дней еще тебе даю – и на работу. Слышишь!

И пошел к выходу, в глазах слезы. Медсестра попросила нас собираться. Я задержался, а когда все вышли, вынул из кармана и протянул ему его старенькую книжицу.

– Храни у себя, тебе еще пригодится, – долгий-долгий взгляд, – и не забывай старика.

В изнеможении он закрыл глаза. Я молча вышел. Было тяжело, как будто это была наша последняя встреча.

Подъехав к володиному дому, обнаружили поджидающего нас участкового Василия Макаровича. Меня охватило беспокойство – взгляд его был суровым и жестким, форма подтянута. Он в упор смотрел на выходящего из машины Володю:

– Гражданин Маринин!

– Ну, я, – хмуро отозвался тот.

– Предупреждаю вас, что злоупотребление спиртным недопустимо и будет строго наказано! Я ясно выражаюсь?

Вместо ответа Володя, подойдя к участковому, взял его за козырек фуражки и надвинул его на самый нос! Я зажмурился и, кажется, стал понимать – каким способом этот деревенский “бард” создает себе неприятности.

– Будет тебе, Вася, – вдруг раздался володин голос, – мы только от Петровича, пойдем лучше выпьем!

– Ну, дает! – закричал участковый, впрочем, особенной злобы в его голосе не было – он и Володя, оказалось, были друзьями. Немного смутившись, Василий Макарович, поздоровался с нами, и мы прошли в избу. Ты с Мариной ушла наверх, а мы остались втроем.

– Как он? – после недолгого молчания спросил участковый.

– Хреново, – грустно ответил Володя, – может, в район отвезут.

Помолчали, выпили по рюмке.

– Ладно, вы тут давайте, а я пойду, дела имеются, – и ушел. Василий Макарович  понимающе кивнул:

– Наконец-то пришла муза к нашему слесарю, – и хитро ко мне:

– Ну – и как ее звать?

Я назвал твое имя.

– Красивое – как и сама его обладательница, – задумчиво так.

Я не возражал.

– Давно его так не пробирало, – продолжил он, – полгода уж не пьет, зачах совсем с любимой-то женой! Ну, ничего, скоро разойдется – вишь как глаза блестят – вдохновение появилось. Великое дело! Без него он мается как неприкаянный, теперь вот новых песен ждать будем, а заодно – и беречь, стеречь его придется. Особенно – когда сойдет волна. Упадок, полный упадок… Опустошение, безнадега, отчаяние. Без водки – смерть ему была бы. А с ней – живет как на вулкане – не знаешь, что в следующую минуту вытворит. Любит его председатель наш, другой бы враз выгнал.

За стеной раздались звуки володиной гитары.

– Пойдем, пройдемся, не будем мешать, – и мы вышли наружу.

Был теплый майский вечер, темнело. Лица участкового не было видно, но я хорошо представлял его строгое, властное выражение. Поэтому был изрядно удивлен, когда он мягко, по-дружески мне сказал:

– Зови меня просто Василий или Вася. Это я для здешних –  гроза, а ты ведь, – в голосе ирония, – столичная штучка, к тому же путешественник. Правда, чего ищешь – непонятно.

Помолчал, подумал.

– Хорошо что людьми интересуешься. Это верное дело. Я вот тоже – сколько здесь живу – всех знаю, а не перестаю удивляться односельчанам. Какие умы, какие характеры – книги писать можно!

Услышать такое от милиционера было неожиданно и приятно.