Путешествие в страну И… Философско-приключенческий роман

…Большой зал с высоким потолком. Длинный мраморный стол, вдоль него стулья с высокими спинками. Я сижу в мраморном кресле во главе стола. Передо мной большой золотой колокольчик. В зал заходят – и рассаживаются на стульях – знакомые и незнакомые мне люди. Вижу нашего Петровича, вон Володя зашел, помахал мне, участковый тоже появился – форму снял, надел какой-то френч, важный такой стал. Смотрю – кто еще из знакомых? Лица узнаю, а вспомнить кто это – не могу. Вон – трое пришли вместе, двое тучные бородатые, третий маленький лысый. А вот – двое рядом идут – один кучерявый в бакенбардах, другой – прилизанный с усиками. О, узнал вошедшего – наш председатель колхоза, Александр, отчество не помню. Много иностранцев, говорят на разных языках, гул стоит в зале. Я звоню в колокольчик, становится тише, все поворачиваются в мою сторону.

– Друзья! – важно говорю я, – я пригласил вас сюда, чтобы обсудить один очень важный вопрос. Прошу тишины!

В наступившем молчании слышу какие-то странные звуки. Смотрю – в конце зала стоит, целуя  девушку, обнаженный атлет.

– А вас, уважаемый, попрошу удалиться! – кричу ему через зал.

Он перестает целоваться и медленно идет в мою сторону:

– Какой это я, к черту, “уважаемый”? Я же – культурист, ты что – не помнишь, Пьеро?!

Я с ужасом гляжу на него, на девушку, которая напоминает мне тебя. Она издали смеется мне и показывает язык. Культурист приближается, собрание смотрит с удивлением в мою сторону, слышу нарастающий шум: “Кто это? Кто это? Кто это?”. Я поднимаюсь и хочу призвать всех к порядку, но голос мой звучит фальцетом, поворачиваю голову, вижу свою отражение в зеркале и замираю: белый мешковатый костюм с длиннющими рукавами, белый колпак на голове, лицо в пудре, черные ресницы, под глазами разводы от слез. Культурист все ближе, громовым голосом орет:

– Как ты посмел признаться в любви моей бабе? Я тебе башку снесу!

Сквозь гул пробивается хриплый володин голос: ”Баба как баба и что ее ради радеть!!!”.

…Просыпаюсь в поту и слышу, как Володя негромко под гитару поет:

– Чистая Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых блаженных калек.

Грязная Ложь эту Правду к себе заманила,

Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег…

Некий чудак и поныне за правду воюет,

Правда, в речах его правды на ломаный грош.

Чистая Правда со временем восторжествуу-ет

Если проделает то же, что грязная Ложь…

Твое исчезновение – а причину я не открыл – было воспринято нашими хозяевами по-разному. Володя, появившись на пару минут за завтраком, рассеянно пробормотал:

– Ничего-ничего, вернется, – и быстро удалился.

– Не обижайтесь на него, в такие дни он сам не свой. Ничего перед собой не замечает – нужно срочно запоминать и записывать то, что ему открывается… оттуда, – Марина показала пальцем наверх. Сама же приняла все близко к сердцу. Заметно было, как она расстроена. После ухода Володи молчала, украдкой на меня поглядывая. Затем, глубоко вздохнув, сказала:

– Значит, такова ваша судьба. Вы верите в судьбу?

– Да.

– И я верю. Когда я впервые увидала Володю, это было на концерте, я поняла, что он – моя судьба. Я подошла к нему и прямо так сказала:

– Володя, вы – моя судьба.

А он: – Тебя как звать, красавица?

– Марина.

Засмеялся и тут же мне:

Маринка, слушай, милая Маринка!

Кровиночка моя и половинка!

Ведь если разорвать, то – рубь за сто -

Вторая будет совершать не то!

Сказал – и ушел. А потом, – она звонко засмеялась, – долго-долго за мной ухаживал. А я все не выходила за него.

– Мариночка, ну когда же мы будем вместе? Я без тебя пропадаю! Ты для меня – все на свете!

А я ему строго: – Судьба – это еще не значит женитьба, терпи, мой друг.

Я ведь уже тогда знала – какой он. Два раза был женат, в селе его за это все бабы ругали, а еще за то, что пьет, дебоширит. Я же его полюбила и поняла через его песни – вот он, настоящий. Глупым бабам не понять. Но – нужно было решиться. Броситься в этот водопад. Он же не такой как все остальные, он – поэт, творец, как я с ним жить буду? А вдруг, узнав меня, разлюбит? И вот, решилась. На концерте, опять же, к нему подхожу, говорю:

– Судьба велит в ЗАГС идти!

Он застыл, как громом пораженный, затем поднял меня на руки и долго-долго кружил перед всеми сельчанами.

– Ты – моя первая и единственная любовь, – сказал он,– и вот, видите, сколько лет живем вместе, а все – как будто в первый раз.

Она подошла ко мне, взяла меня за руки:

– Доверьтесь вашей судьбе, и все будет хорошо.

Чтобы не отвлекаться на себя, я спросил ее:

– Ну а вы-то что ему ответили?

– А ты, – говорю, – моя последняя любовь.

Она еще хотела что-то добавить, когда внизу раздался звонок.

Марина выглянула в окно и схватилась двумя руками за голову:

– Миленький, выручайте! Не дайте ему войти, не то Володя его точно убьет!

Я тоже подошел к окну. Внизу, у калитки стоял невысокого роста человек лет пятидесяти с сумкой через плечо. Щурился, улыбаясь, на утреннее солнышко. Да кто же это?

– Гроза села – наш почтальон, идите же! – она была сильно обеспокоена. Я поспешил вниз. Увидев меня, почтальон почтительно, даже ласково, улыбнулся и представился: