Путешествие в Тунис

«Нехватка пресной воды, природных ресурсов, земли (все на планете ограничено) — приводят к глобальной схватке за передел. Возникнут новые суперрегионы, новые феодальные империи. Имя веку грядущему — новое средневековье. Отдельно и на разных скоростях будут жить: Западная Европа, Россия и Евразия, арабо-мусульманский мир, черная Африка и Северная Америка. При этом очевидно, что потомки Монтесумы и Кортеса совместными усилиями вытеснят белых в Канаду и Аляску».

«Черная Африка станет заповедником малярии, СПИДа и прочих болезней, а также феодально-этнических разборок (прощайте, мечты советских политологов об индустриализации черной Африки)! Те негры, что будут пробираться через Сахару в страны Северной Африки, будут уничтожаться палками и камнями».

«Мир без иллюзий, без гуманизма и прогресса, мир без терпимости и демократии… мир, какой он есть и каким должен быть, чтобы жить долго, чтобы плесень человечества не засоряла реки и леса планеты, не размножалась излишне, не гадила среду и не превозносила себя до небес. Луна, бледная хищница, будет снисходительно улыбаться, глядя на все эти старые как мир перипетии».

«Взорвутся города-вампиры — Каир, Нью-Йорк, Бомбей, Шанхай, Москва… Культуры и этносы несовместимые разъединятся вновь… И в этом состоянии новообретенной стабильности мы сможем пребывать тысячелетия… не торопиться, не мчаться в автомобилях, а медитировать и жить»…

…Под занавес мой собеседник обнял меня, расплакался и молвил: «Есть только одна надежда — самоуправление трудящихся, простых людей. Я создаю на базе Питера русскую социалистическую партию. Я верю, что русский общинный социализм откроет новые перспективы народам мира. Быть может, они объединятся и осилят сообща мондьялистский сатанизм нашего времени».

Потрепав меня за ухо, он пошатываясь вышел из мавританского кафе. Больше я его никогда не видел. О том, что было дальше в этот вечер, продолжу в третьем лице.

«Карти»

Темная ночь. Он выходит из отеля «Риад Палмс», зажигает сигару. Вонь черного табачищи разносится далеко вокруг. Арабы-портье морщатся, но ничего не говорят. Он глядит на небосвод: убывающая луна покрыта тонким мглистым маревом, вокруг нее трепещет бледное световое кольцо. И звезды — еле видны.

— Хреново, — шепчет он в печали, — боюсь, что климат Северной Африки окажется не столь полезным для меня. — И начинает голосовать такси.

Подъехавший араб был хрупок и прелестен. Юноша лет 20 с громадными глазами. Когда белый мистер произнес слово «Карти», он вздрогнул, однако виду не подал и резво нажал на газ. Они принялись кружить по ночному Суссу.

— Месье решил заняться любовью? — спросил таксист и предложил ему сигарету «Сфакс», низкопробную, местную, но от всего сердца.

— Да просто посмотрю, что там у вас происходит, — ответил он уклончиво. — Я слышал, что «Карти» — хороший публичный дом для иностранцев. Где веселые гетеры в лифчиках с блестками ублажают заезжих гяуров.

— Гулять так гулять! — и он прячет в нагрудном кармашке 200 динаров и сотню долларов. Морщится: после отъезда Инны у него пощипывает сердце…

Они тормозят у невысокой крепостной стены. Наверное, они уже на том конце старого города. В крепостных воротах болтается фонарь, вокруг него вьются тучи ночных мошек. Скверно одетые прохожие, по-воровски оглядываясь, заходят в ворота и исчезают в улочках медины. Ему становится немного не по себе, и он говорит шоферу: «Подожди минут десять, я скоро вернусь». Шофер кивает, пристраивается под чинарой.

Он вошел в эти ворота, стараясь прикрыть лицо рукой: был явно не из этих мест, и ему не хотелось, чтоб местные показывали пальцем. Был он к тому же в белом костюме и белых штиблетах. Надушенный духами «Оризон», с заметно убавившейся голландской сигарой во рту.

Перед ним — кофейня, арабы сидят, сосут кальян, играют в нарды. И как-то странно смотрят на него.

Нащупывая пачки презервативов в карманах пиджака, пошел навстречу мачехе-судьбе. А за углом — расходятся три улицы. Три узенькие, плохо освещенные, причем одна ведет в тупик. Она казалась короче других, и он пошел по ней. С боков — открыты двери, ведущие в какие-то пещеры.

В дверях стояли женщины: им всем за сорок, в народных балахонах, ужасно толстые и с разрисованными сурьмой физиономиями. Они курили, хрипло посмеивались, переругивались между собой. К ним подходили местные клиенты и тихо торговались. Потом за ними закрывалась дверь.

Одна была и вовсе бабушка — лет за 60, в обмотках, со сморщенным лицом, опять-таки с цигаркой.

Боясь запачкать белые штиблеты, он дошагал до тупика, взглянул налево: «она» лежала брюхом на кушетке, подмазывала губы. Лицо ее расплылось в хищной и омерзительной улыбке, она показала ему неимоверной толщины обложенный язык и со смешком зашевелила им туда-сюда. Да, к сожалению, она подействовала на низменный подцентр секса, и он задумался. Затем решил проверить — что еще?