– Вот. То-то и оно. И за свою неполную четверть века ты чем только не занимался, о чём только не заботился, чем только не озадачивался, распыляя и разделяя себя на множество мелких и не очень мелких человечков. Что-то заводило тебя в тупик, и ты бросал это что-то, теряя интерес; иные затеи, тоже не особо удачные, хранишь, помня о них, но оставляя на потом. В чём-то ты преуспел, насколько может преуспеть молодой человек твоих лет. Но всё равно жизнь заставляет тебя, как и всех, в общем-то, людей разбрасываться на великое множество дел и забот, не позволяя сосредоточиться на одном, главном. Ведь так? Так, так, не оправдывайся, я не сужу тебя. Такова жизнь человеческая, многогранная, разноплановая, богатая оттенками и нюансами, и оттого прекрасная и удивительная. Много у человека дел на земле, и многое он должен успеть, а времени ему на это дано всего ничего, каких-нибудь лет семьдесят-восемьдесят. А если исключить малое детство и преклонную старость – годы не особо плодотворные, скорее потребительские – то и того меньше.
А ему тысячи лет! Неисчислимые тысячи тысяч, в течение которых он не разменивался на пустяки, не заботился ни о хлебе насущном, ни о сне и отдыхе, ни о крыше над головой, ни о продолжении рода, ни о болезнях, ни о досуге, ни о чём другом, что так заботит и разбрасывает человека по всем углам и закоулкам мироздания. У него есть только одно дело, только одна забота, которой он искренне предан всей своей бесконечной тёмной жизнью. И это дело – искушение и обольщение человека на погибель. Как думаешь, сильно он преуспел и поднаторел в нём? То-то же. И его ты собираешься обхитрить? Да он в тысячи тысяч раз хитрее и искушённее миллионов таких как ты, он шутя размазал бы тебя и растёр бы в порошок. Если б смог. Но он не может, потому что нет у него такой власти. Он бессилен, пока ты сам не призовёшь его, сам не захочешь забраться в его мышеловку, польстившись дармовым сыром, пока ты сам не пожелаешь, чтоб эта мышеловка захлопнулась, погубив тебя. Такова твоя власть, ибо ты единственная тварь в мироздании, несущая на себе образ и подобие Творца. Но ежели мышеловка захлопнется, согласно твоему желанию, то выбраться из неё ты уже не сможешь. НИКОГДА! Потому я и напоминаю о выборе, пока она открыта.
– Я понял. Но что, что я могу? Я ведь не священник.
– А разве лишь священники потребны Господу и России? Ты же всё видел. Хочешь ли ты жить в такой стране? Хочешь ли, чтобы дети твои родились, выросли в ней, впитав в себя всю ложь и гнусность? Разве священники только могут вымести всю эту погань и возродить Россию?
– Но я и не политик.
– О! Этого добра хоть отбавляй. Вот в чём, в чём, а в политиках недостатка нет. Это иудино племя без особого труда и каких бы то ни было временнЫх затрат перекрасится в любой цвет, куда ветер подует, лишь бы остаться у кормушки. И вот что интересно, они будут эффективно работать при любой власти, настолько эффективно, насколько этой власти будет угодно. Нет, не в этом нужда России сейчас.
– И тут Вы правы. Только я и не воин. Какой из меня вояка? Я и стрелять-то не умею, даже никогда в жизни не дрался.
– И слава Богу! Истина сильна не тем, что требует крови, а именно тем, что способна победить и без неё. Помнишь, что сказал Господь Петру, отсекшему ухо рабу первосвященникову?
– Тогда я вообще ничего не понимаю. Чем же я могу быть полезен, что могу сделать, какова моя роль?
– Самая главная роль в жизни – своя. Она может и не самая простая, но самая интересная, самая тонкая, самая гениальная. Когда играть ничего не надо, когда каждая реплика, каждая фраза является невыдуманным, но естественным продолжением предыдущей. Когда слёзы и смех, жар и дрожь, трепет и обморок – результаты не профессионализма, отточенного долгими утомительными репетициями до седьмого пота, а следствие искренних, всамделешных переживаний сердца. Что ты должен? Учиться. Жить. Вспомнить всё своей генетической памятью, самой точной и глубокой, на которую только способен человек. А вспомнив, вновь попытаться стать Русским, Православным. И быть готовым.
– Как это?