Путешествие в Закудыкино

«О, Русь моя! Жена моя!» – почему-то вспомнилась и задержалась в лабиринте сознания строка великого Блока. Может потому, что живая лента девственного леса понеслась неудержимо мимо. Или внезапно, как по волшебству открылся простор, усеянный мириадами разбросанных повсюду искрящихся осколков огромной круглой луны. Или сам воздух, бьющий в лицо через открытое окошко упругой непокорной волной, наполнил лёгкие пьянящим коктейлем из запахов свежих трав, хвои и чего-то ещё мне незнакомого, но упоительно прекрасного. Боже мой! А скорее всё это вместе взятое сжало вдруг сердце спазмом щемящей тоски и по-детски наивной любви так, что не продохнуть. А может это тепло? Нерукотворное, живое тепло нежности, излучаемое сопящим на моих коленях комочком, ставшим вдруг драгоценным и ненавязчиво заставившим меня почувствовать свою мужественность, силу, ответственность за того, кто мне доверился и отдал всего себя без остатка не по рациональной, расчетливой логике ума, но по влечению сердца. Я закрыл глаза, растворяясь в неге счастья, и поплыл на волнах блаженства, убаюкиваемый ими, связанный со всем мирозданием и с его Творцом одной нерушимой волей. Мне очень, просто безумно хотелось жить в тот момент. И не просто жить, а творить, стать вдруг великим, могучим и могущественным. Не из мелкого тщеславия, но по непреодолимой потребности создать что-то большое, огромное, значительное, полезное и жизненно необходимое для всего этого края, для всей необъятной России. И в первую очередь для этого маленького тёплого существа, волею судьбы соединившего для меня в себе две любви, ставшие вдруг одной – любви к Отечеству и любви к Женщине. «О, Русь моя! Жена моя!».

– Хороша детка? – вдруг донёсся до дремлющего сознания показавшийся знакомым, но почему-то чужой голос.

Мы всё так же мчались по ночной дороге в автомобиле, в котором кроме нас троих никого постороннего не должно быть. Всё вроде оставалось как прежде, только мне показалось, что деревья за окошком, вплотную прижавшись к прямой, как стрела, ленте асфальта, стали почему-то гораздо массивнее, выше и ветвистее, словно в сказочном заповедном лесу. А луна и без того круглая и полная вдруг заняла собою полнеба и, провиснув на небосводе под собственной тяжестью, задевала боком линию горизонта. Было ощущение, что дорога неизбежно упирается в точку касания земли с луной. И через какое-то весьма непродолжительное время мы стремительно вырвемся из земных объятий на плоскую и гладкую как зеркало сияющую серебряным светом лунную поверхность.

– Что? – переспросил я, втайне надеясь, что ослышался.

– Я говорю, хороша детка? – снова донеслось спереди, с водительского места.

– В каком смысле? – я никак не хотел верить в справедливость своей догадки о сути вопроса, адресованного мне таксистом. Но поверить пришлось.

– Да в этом самом. В каком же ещё? – он хихикнул ехидненько и продолжил развитие темы. – Хороша девка. Хороша. Я бы и сам не отказался, да ты опередил. Ну ты ходок, Робинзон, а всё паинькой прикидывался. Ловко ты её завалил там, на речке. Видел я, как вы кувыркались…

– Ты подсматривал?! – чуть не вскочил я с места, еле сдерживая негодование, но тело не послушалось порыва сознания, оставаясь расслабленным, будто ватным. А может, мне просто не хотелось будить Настю?

– Да не пыли ты, Робинзон. Ну, подсматривал, ну и что? А как тут не подсмотришь? Ты что не стал бы? Да я особо-то и не прятался, не тихушничал, как пацан прыщавый. Вы там так были увлечены друг другом, так слились в этом, как его, в экстазе, что ничего вокруг не замечали. Но одно правда – хороша девка, очень хороша…. А как страстна… как грациозна, как импульсивна… как горяча… а кончает как… как… как ураган… Ты бы видел со стороны, тебе бы тоже понравилось. Хотя, я думаю, тебе и так понравилось. Ха-ха-ха!

– Замолчи, гад! Заткни свой поганый рот! Да за это … ты знаешь, что за такое полагается … да я тебе … а ну, останови немедленно машину … слышишь, что я тебе говорю … останови немедленно … я тебе всю морду побью! – я кричал во всю силу моих лёгких, дрожа от гнева и уже не стесняясь Насти, настолько громко и грозно, как только мог. Но слова эти, как ни рвались наружу, так и не смогли выплеснуться из моей гортани, а только наворачивли всё новые и новые бешеные круги в изгибах сознания, ещё более распаляя и взвинчивая мою и без того уже до предела взведённую психику.

Водитель же, не слыша взрыва моего праведного гнева, продолжал, как ни в чём не бывало.