— Зачем ты просишь меня именно о том, что я не могу сделать? Это единственное, чего я не могу для тебя сделать.
Я не ответила. Я думала: «Ты ничего обо мне не знаешь. Но теперь мне все равно». И мне было все равно.
Это было как будто тебя отпустили, и ты падаешь в воду и видишь усмешку на своем лице под толщей воды, а лицо твое — как маска, и пузырьки поднимаются вверх, как будто ты пытаешься что-то сказать. Но откуда ты знаешь, как разговаривают под водой, если ты утонула? «Я встречал много англичан, которые тоже были не лучше обезьян», — сказал он…
Уолтер все говорил:
— Я очень о тебе беспокоюсь. Я хочу, чтобы ты встретилась с Винсентом, он все устроил. Мы с ним уже обо всем договорились.
Я сказала:
— Я не хочу встречаться с Винсентом.
— Но почему? — спросил он. — Я все с ним обсудил. Он знает, как я к тебе отношусь.
— Я ненавижу Винсента, — сказала я.
Он сказал:
— Милая, неужели ты считаешь, что Винсент имел к этому хоть какое-то отношение?
— Имел, — сказала я, — и еще какое. А ты думаешь, я не знаю, что он настраивал тебя против меня — с самого начала? Ты думаешь, я этого не знаю?
Он сказал:
— Ты считаешь, что я позволю Винсенту или кому-либо другому вмешиваться в мои дела? Хорошего же ты обо мне мнения!
— Кстати, — добавил он, — Винсент вообще почти о тебе не говорил. Только однажды сказал, что ты еще совсем юная и плохо разбираешься в жизни, и что ему тебя немного жаль.
Я сказала:
— Я знаю, как и что он говорит; я собственными ушами это слышала. Ты думаешь, я ничего не знаю?
— Я больше не могу, — взмолился он.
— Понятно, — сказала я, — тогда пошли отсюда. Мы вышли на улицу.
Я остановила такси. Я была спокойна, только устала и не могла сидеть прямо.
Он сказал:
— О господи, что же я натворил.
Мне стало смешно.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала я, — ничего ты не натворил.
Он сказал:
— Но у тебя абсолютно превратное представление о Винсенте. Ты ему ужасно нравишься, и он хочет тебе помочь.
Я стала смотреть в окно.
— Пошел он к черту, твой любимый Винсент. Скажи ему, чтобы не лез со своей помощью. Как-нибудь обойдусь.
Он был шокирован, как тот официант, который тогда сказал: «Отдает коркой, сэр?»
— Он сказал:
— Чувствую, что просто слягу от всех этих огорчений.
Когда миссис Доуз принесла завтрак, я лежала на постели прямо в одежде. Даже не сняла туфли. Она ничего не сказала, она даже не выглядела удивленной. И по ее взгляду я сразу поняла, что она думает: «Ну вот. Я знала, что этим закончится». Я представила себе ее ухмылку, когда она, развернувшись, пошла к двери.
— Извините, но я сегодня уеду. Дело в том, что у меня возникли неприятности. Дайте мне счет, пожалуйста.
— Конечно, мисс Морган, — сказала она очень спокойным голосом, и лицо ее вытянулось, — да, мисс Морган.
— Передайте, пожалуйста, Уилли эти пять шиллингов, — попросила я, — он всегда бегал за такси для меня.
— Да, мисс Морган, конечно.
— Я через пару часов вернусь за своими вещами, — предупредила я.
После того, как я расплатилась с миссис Доуз, у меня осталось пятнадцать фунтов Я написала письмо Уолтеру и попросила ее опустить его:
Дорогой Уолтер,
Не пиши сюда, потому что я уезжаю. Я сообщу тебе свой новый адрес.
Твоя Анна
Я вышла на улицу. Мимо проходил какой-то мужчина. Мне показалось, что он как-то странно на меня посмотрел, и захотелось побежать, но я заставила себя идти чинным шагом.
Я шла вперед и вперед. Я думала: «Куда угодно, лишь бы никто меня там не смог найти».
Часть вторая
1
На одной тарелке лежало два кусочка темного мяса, две картофелины и немного капусты, на другой — ломтик хлеба и кусок творожного торта с лимоном.
— Вот бутылка вермута и сифон — как вы просили, — сказала хозяйка. У этой были глаза навыкате и длинное красное лицо, все в темных пятнах.
— Вы так часто пишете письма?
— Да, часто, — сказала я, прикрыв рукой лист бумаги.
— Вы так много работаете.
Я не ответила, но она все стояла и смотрела на меня.
— Вам сегодня уже лучше? — спросила она. — Наверное, был грипп?
— Да, — сказала я.
Она вышла. Она была точной копией нашей хозяйки в Истборне. Или не в Истборне? И куски мяса на тарелке как будто те же самые, и гарнир, и дома за окном. Одинаковые, уродливые, тесно прижавшиеся друг к другу. И улицы, идущие на север, на юг, на запад, на восток, все были совершенно одинаковыми.
Мне не хотелось есть. Я налила себе вермута, выпила — не разбавляя его содовой, и продолжала писать. Листки бумаги были разбросаны по всей кровати.