Путешествие во времени с хомяком

Вы помните, как изучали умножение в начальной школе? Учитель не спрашивал просто: «Сколько будет пятью четыре?» – а говорил яснее: «Есть пять собак, у каждой – по четыре лапы; сколько всего лап у собак?» И тогда вы лучше понимали математику. Так объясняет и мой папа, а до меня всё равно не доходит.

Я тру глаза и продолжаю читать.

Пока тебе хватит этой информации. Всё остальное ты поймёшь, когда включишь ноутбук.

Это, если ты вдруг не догадался, и есть машина времени.

Она появилась в подвале не сразу, Ал. Я не вставал среди ночи, чтобы прокрасться в тайную подпольную лабораторию. Большую часть работы я делал перед экраном компьютера у нас дома, в кругу семьи.

Расчёты, написание кодов, ещё расчёты…

Когда я убедился, что вывел верную формулу, то вспомнил о бункере. Я установил там необходимую аппаратуру, пока вы с мамой гостили у тёти Элли.

Всё готово: ты можешь отправиться в то время, когда я был ещё мальчиком, и спасти мне жизнь. Пусть сейчас эти слова звучат странно – скоро они обретут смысл.

Теперь дело за тобой, Ал. Отправляйся к ноутбуку и включи его.

Дальнейшие инструкции последуют. Увидимся в 1984 году!

Твой любящий папа. Целую

Глава 18

Я перечитал письмо три или четыре раза. В щёлку между шторами уже пробивается бледный свет.

Я зеваю, но не могу уснуть. У меня в голове шумит: я слышу папин голос. Если закрыть глаза, будет не так грустно: можно даже представить, что он здесь, со мной. Он сидит на кровати рядом – он правда здесь, хотя, конечно, его тут нет. Но я чувствую его запах и улыбаюсь…

…Близилось Рождество, и друзья родителей – Питер, Анника и другие – пришли к нам на ужин. Мне разрешили посидеть с гостями подольше и даже открыть для них бутылку вина. Питер подарил мне двухфунтовую монету, и я отправился в кровать. Но когда папа заглянул ко мне, я ещё не успел провалиться в сон и открыл глаза.

– Привет, – ласково сказал папа и кивнул мне. Он улыбался своей кривоватой улыбкой.

Я улыбнулся в ответ и сонно проговорил:

– Привет.

Мне нравилось, когда папа приходил и сидел рядом со мной на кровати. Я точно знал, как правильно себя вести. Если я был слишком бодрым, папа мог рассердиться и предложить мне включить свет и почитать, пока не начнёт клонить в сон. Но если я притворялся сонным, папа мог сесть ко мне на кровать, погладить по голове и поболтать со мной – особенно если выпил вина.

Я подвинулся, чтобы он мог сесть рядом. Снизу послышался заливистый хохот Анники. Я улыбнулся папе, а он – мне.

– Расскажи что-нибудь, – попросил я.

У папы всегда была в запасе куча историй. Он дополнял их интересными деталями и озвучивал разными голосами – и знакомые истории играли по-новому. Я мог слушать одну и ту же несколько раз подряд, и мне не было скучно.

Когда я просил рассказать что-нибудь, папа обычно отвечал:

– Нет, уже поздно, – но я не отставал, и тогда он говорил: – Но ты их все уже слышал.

Я уверял его, что это неважно (так оно и было), и он наконец спрашивал:

– Что за историю ты хочешь услышать?

И я отвечал:

– Что-нибудь из твоей молодости.

Он крепко задумывался, и иногда я подсказывал ему – так я поступил и в этот раз.

У меня было две любимые истории. Первая – о том, как мама с папой познакомились.

Им было чуть больше двадцати, и вроде бы папа спас маму, когда она тонула в озере. Или в море. Он прыгнул за ней полностью одетым – а может, на нём были только плавки. (Вот поэтому я и говорю, что каждый раз история звучит по-новому.) По одной из версий, мама вовсе не тонула, а позвала папу на помощь только потому, что он ей нравился. Никогда не менялось лишь одно: папа был там вместе с дедушкой Байроном. У них был пляжный пикник или встреча с другими индийцами, они подошли к воде, услышали мамины крики о помощи – и папа бросился её спасать.

Но в тот раз я хотел услышать вторую историю.

– Расскажи о том, как ты сломал зуб, – сказал я.

– Что, опять?

– Да, – я удобно устроился на подушке и подтянул одеяло к подбородку. Я очень любил эту историю.

– Что ж, я был немного старше, чем ты сейчас, – мне было, может, одиннадцать или двенадцать. И дедушка Байрон сделал для меня гоночный карт, который мы тогда называли козявкой…

Я фыркнул от смеха.

– Козявка! Почему вдруг такое название? Это ведь то же, что сопли.