Путешествие вокруг дикой груши

Стало тихо. Я лежал, боясь шевельнуться. За воротами сада монотонно урчал мотор. В ванной хлынула из крана вода и неровной струей забарабанила по эмали. Затем мать возилась в спальне. Наконец она заглянула ко мне и, бесшумно приблизившись, тихо спросила:

– Ты спишь?

– Нет, – сказал я с деланым равнодушием в голосе.

– Тогда почему лежишь? – уже громко спросила она.

– Просто так.

– Голова болит?

– Нет.

– Ну ладно, захочешь – потом расскажешь. Меня дядя Шани ждет у ворот. Нас с отцом на прием пригласили.

Я понял, что теперь ей уже ничего не расскажешь. И поднял глаза. Она была в темно-синем костюме и белой блузке.

– Посиди хоть чуть-чуть! – взмолился я. Мать нервно присела на край кровати, погладила мои волосы и спросила:

– Что с тобой?

– Ты такая красивая, я тебя так люблю! – вырвалось у меня, и я ткнулся ей головой в плечо. Она обняла мою голову, глянула на часы и вскочила.

– Надо бежать! Еще опоздаю, меня там отец ждет. А Сидике, между прочим, жалуется, что ты чечевицу не ешь!

– Врет она.

– Ты как это разговариваешь?

– Как умею.

– Еще не хватало мне твои дерзости слушать!

– Ну присядь еще на минутку, – опять заканючил я.

– Да пойми же ты, я опаздываю!

– Ты все время опаздываешь, все время куда-то несешься! – На это ответить ей было нечего, она только попрощалась и, обернувшись в дверях, сказала:

– Пожалуйста, слушайся Сидике и доешь чечевицу!

Дверь закрылась. Под окном, а затем по дорожке сада простучали ее каблучки. Дядя Шани нажал на газ, и машина, взревев мотором, отъехала.

10

Я вышел в кухню и сел неподалеку от Сидике. Наклонившись над раковиной, она мыла посуду. Маленький крестик, свисавший на золотой цепочке, покачивался в такт движениям ее рук. На меня она не смотрела, продолжала отдраивать дно пригоревшей кастрюли. От резких движений длинная темная коса ее то и дело сползала на грудь, она испуганно встряхивала головой, и коса отлетала за спину.

– Ты что, в Бога веришь? – поинтересовался я.

Сидике шаркнула еще раз-другой по дну кастрюли, потом опустила руки и, прислонившись к краю умывальника, пугливо уставилась на меня.

– Н-нет… – сказала она заикаясь.

– Тогда зачем крестик на шее носишь? – торжествующе спросил я.

– Мне его матушка подарила на конфирмацию.

– Ну а зачем же ты носишь его, если в Бога не веришь? – не отступал я.

Она не ответила и принялась опять за кастрюлю.

– Вот видишь значок Ленина? Если бы я коммунистом не был, я бы его не носил.

– Неужто и ты коммунист? – удивилась она.

– А как же! – ответил я с гордостью. – В том и разница между нами, что ты верующая, а мы коммунисты. Да признавайся уж, что ты верующая… я тоже, если ты хочешь знать, Закон Божий учил.

Она подняла на меня глаза, и я заметил в них удивленный вопрос: «А что, разве и коммунисты должны изучать Закон Божий?»

– Потому что тогда это было еще обязательно, – пояснил я.

Наступило молчание. Меня раздражало, что мне не к чему больше придраться, и немного спустя я опять спросил у нее, но уже утвердительным тоном:

– Так, значит, ты веришь в Бога.

– Да, – ответила Сидике и гордо вскинула голову.

Я обрадовался такому ответу и тут же набросился на нее:

– Тогда зачем же ты ябедничаешь?!

– Я?

– И лжешь к тому же.

– Я не лгу, этого не бывало.

– А кто же тогда сказал матери, что я не ел чечевицу? Я ведь ел! Значит, ты солгала.

– Я это потому сказала, что ты только поковырялся в тарелке и бросил.

– Все равно зачем лжешь? Разве боженька твой тебе это не запрещает?

Она судорожно сглотнула, не зная, что мне ответить. В кухню шаркающей походкой вошла бабка и, подперев сложенными руками свою могучую грудь, остановилась около Сидике.

– Как управитесь, милочка, возьметесь белье гладить, – сказала она.

– Меня барыня на сегодняшний вечер освободила, потому что я в воскресенье понадоблюсь, будут гости…

Бабка бросила на нее разгневанный взгляд и не думая сдавать позиций.

– Во-первых, она не барыня, сколько раз можно вам говорить? Во-вторых, выходной вы получите завтра, а сегодня нужно погладить белье.

– Я не против, я вовсе не потому сказала, – оправдывалась Сидике, – просто такое мне указание было…

– Ты приготовил уроки? – смягчившись, обратилась бабка ко мне.

– Нет еще. А кто к нам опять придет? Что за гости?

– Почем я знаю! – проворчала она обиженно. – Разве мать твоя мне докладывает?.. Иди-ка ты заниматься, Дюрика.

– Опять Пожгаи явятся… Они думают, что у нас тут дом отдыха, – процедил я сквозь зубы, словно бы не расслышав бабкиного призыва заняться уроками.

– Я тебе что сказала?! – вдруг вспылила она.

– Да сделаю я уроки! Отстань от меня!

– Это что же такое деется?! Уже и тебя не тронь?! Хорошо, я отстану… и этот уже огрызается… отстань от него… – фырчала она, удаляясь из кухни.

Сидике молча домыла посуду. Затем вытерла стол и расстелила на нем одеяло. Слушая, как тихонько потрескивает греющийся утюг, она сидела на табуретке, уронив руки в подол.

– Надо водой побрызгать, – сказал я.

– Что-что? – встрепенулась Сидике.