Путешествие вокруг дикой груши

И если бы я сказал местному голове, за кого следует голосовать деревне, то, несомненно, деревня отдала бы свой голос за ту партию или за того кандидата, которым я отдаю предпочтение. Но я этого не сказал. И вовсе не потому, что боюсь ответственности за свои слова. Я не сказал этого потому, что при первых проблесках демократии — даже в интересах самой этой демократии — не желал предавать свое понимание политической свободы и демократической процедуры. Вместо этого я коротко объяснил, какие, по моему мнению, взгляды представляют те или иные кандидаты и какие плюсы и минусы это может означать для деревни. При этом я всячески избегал даже самых малейших намеков на собственную предвзятость по отношению к тем или иным партиям или лицам. И по глазам сельского предводителя видел, что мое поведение представляется ему чуть ли не враждебным и поэтому все мои речи настолько разочаровывают его, что он пропускает их мимо ушей. Короче, он удалился расстроенным, так сказать, ни с чем, исполненный еще больших сомнений, чем те, с которыми он пришел. И все же я полагал, что это честнее, нежели вводить его в заблуждение, пользуясь тем, что сознание его опирается на мифо-магические представления, и разыгрывать из себя шамана, способного наперед поведать ему о вещах, неведомых ни одной душе. Его уже нет в живых, но я по сей день испытываю удовлетворение оттого, что хотя и разочаровал его, но все же был честен в своем убеждении, что демократия по сути своей — вещь, предназначенная для индивидуумов. Как бы то ни было, сегодня политические воззрения в деревне не отличаются уже однородностью. Деревне пришлось смириться с тем, что впервые в ее истории у нее больше нет одного, непререкаемого и изолированного от влияния внешних событий мнения. Каждый должен определяться со своим мнением сам, что, естественно, делает это мнение уязвимым, а личную жизнь — непредсказуемой и опасной.

В те душные летние ночи, о которых рассказывают старожилы, под дикой грушей звучало тихое пение. Причем все рассказчики подчеркивают, что пели именно тихо. Деревня, как я понимаю, считала недозволительным нарушать покой ночи. Менталитет здешних жителей до сих пор содержит в себе довольно устойчивые элементы магического и мифологического сознания, хотя окружающий мир явно следует совсем иными путями — о чем они знают и даже способны машинально переключаться с одного уровня сознания на совершенно иной, хотя на внутреннюю жизнь деревни особого влияния это не оказывает, ибо переключения эти диктует просто инстинкт выживания и, за отсутствием культуры индивидуальной рефлексии, они их даже не осознают. Для того чтобы заглянуть в это своеобразно раздвоенное сознание, приведу несколько самых простых примеров.

Например, — поскольку работать им приходится не только дома — они знают, что в других местах принято здороваться, однако в пределах своей деревни приветствовать друг друга так и не научились. Не здороваются они и с жителями окрестных деревень. И не прощаются. Когда соседи, родственники или знакомые встречаются на улице или в транспорте, то вместо приветствия тут же начинают говорить и говорят до тех пор, пока собеседник не исчезает из поля зрения. Так они понимают вежливость. Им даже в голову не придет осведомиться у собеседника о здоровье. Вежливые вопросы на этот счет скорее их напугают и изумят. А все дело в том, что отвлеченная рефлексия о душевном или физическом самочувствии им незнакома, хотя они с удовольствием и в подробностях, не испытывая неловкости, отчитываются обо всех болячках и с гордостью демонстрируют друг другу раны. Даже юбку могут поднять или приспустить штаны, чтобы показать: вот, мол, выжили, несмотря на такое. Разговаривая, они друг друга не слушают, жанр диалога им незнаком. Они не обмениваются мнениями о каком-то предмете, а безумолчно повествуют, рассказывают одну-единственную большую историю. Когда в одном месте собираются несколько человек, то все говорят одновременно, втроем, вчетвером, словно бы наговаривая обезличенные монологи на бесконечную магнитофонную пленку. И несмотря на жуткую какофонию, они все же прекрасно воспринимают, истолковывают с точки зрения коллективного сознания утверждения и высказывания друг друга и заносят их на положенное им место в обширной хронологии деревенской истории.