Путешествие вокруг моего черепа

Слишком уж вы веселитесь, ребята, похоже, перестарались. Приходи вы ко мне по одиночке, каждый в отдельности, я бы, пожалуй, и не заметил, а так бросается в глаза, что все вы одинаково искритесь весельем. В конце концов разные виды веселости бывают на свете, а вам не приходит в голову, что это здоровое хорошее настроение в зале как раз и заставляет меня вспомнить о сценических подмостках, где я нахожусь? Постепенно у меня складывается грустное и несомненное убеждение, что очень тихо вели вы себя, прежде чем войти ко мне, и так же мгновенно угаснет ваша веселость, как только вы выйдете отсюда. И по лицам очередных посетителей я уже совершенно отчетливо вижу, что перед дверью они остановились на миг, чтобы надеть маску, – растянули в улыбке рот, постарались придать взгляду усмешливое выражение, прочистили горло перед радостным возгласом.

Задумавшись, я отворачиваюсь к окну, и тут в распахнутой стеклянной створке отражается краткая сцена: я вижу голову Пишты, который стоит позади меня рядом со своей женой. Лицо у него вытянутое, уголки рта мрачно опущены, брови вздернуты, жена наклонилась к его уху, должно быть, что-то шепнула ему. Пишта, не оборачиваясь к ней, кивает. И одновременно с этим безнадежно машет рукой.

Я разражаюсь громким смехом. Гости ошеломленно смотрят на меня. Ничего особенного, просто вспомнил смешную историю. Ну, ладно, пожалуй, я тоже выпью рюмочку, налейте-ка мне.

Но как только последний посетитель оказывается за порогом, – уже смеркается, – я вскакиваю и начинаю одеваться, лихорадочно натягивая на себя одежду. Выглядываю в коридор – он уже пустеет; медленно идет врач в белом халате, и я захлопываю дверь. Когда окончательно воцаряется тишина, я надеваю пальто, нахлобучиваю шляпу, поднимаю воротник и, как вор, прокрадываюсь по лестнице вниз. Швейцар не замечает, как я выбираюсь на пустынную улицу. В трамвае я низко опускаю голову, чтобы нельзя было разглядеть мое лицо. У двери я не звоню, осторожно открываю ключом. Незаметно проникаю через ванную к себе в комнату, опускаю жалюзи, на ощупь задергиваю знакомые занавески в цветочек, вытягиваюсь на кушетке, закрываю глаза. Часов в девять входит Рози, нащупывает выключатель и, увидев меня, вскрикивает. Пресвятая дева, да никак вы дома? Все в порядке, Рози, мне ничего не нужно, ночую я сегодня дома. Цини тоже пусть ложится. Позвонить? Нет, не надо, я сделаю это сам. Нет, читать вслух не нужно, я хочу спать. Утром? Доживем до утра, а там посмотрим. Спокойной ночи.

Но на рассвете я просыпаюсь от такого сильного приступа рвоты, что у меня сразу пропадает охота скрываться дома. Рози вбегает ко мне, я сокрушенно оправдываюсь: смотрите, я постарался ничего не запачкать. И дайте мне одежду, я все же вернусь в больницу, если меня будут спрашивать, говорите, что я там.

В больнице меня уже поджидали. Перепуганный врач, наутро обнаружив мой побег, не знал, где меня искать. Мне вручены склянки и велено пройти в лабораторию, сдать анализы крови и мочи.

И процедуры начинаются сначала.

Пружинка каждые полчаса вонзает иглу в кончики моих пальцев. Затем я прохожу в рентгеновский кабинет, голову мою фиксируют специальными зажимами и делают снимки с трех ракурсов, после чего я опять попадаю во власть пробирок, реторт, всевозможных измерительных приборов. К полудню выясняется, что избыточного сахара нет. Доктор Ч. удивляется, что я не выказываю интереса к результату рентгеновских снимков, хотя они уже готовы. Я пожимаю плечами: к чему попусту волноваться, о результатах я и без того узнаю. Ну что ж, тогда пройдем в глазное отделение. Пройдя через парк, мы сворачиваем к нужному корпусу, мне приходится обождать в «предбаннике», затем я вновь оказываюсь в затемненном кабинете, долгий обстоятельный осмотр с помощью глазного зеркала, проверка поля зрения – опять вращается диск, мелькают и сливаются красные и зеленые точки…

Я тупо, покорно жду, ни о чем не спрашиваю. Скромный, вежливый врач говорит, что в одном глазу у меня зрение ухудшилось еще на полторы диоптрии.