Путешествие вверх (СИ)

Затем его внимание обратилось наружу. Ему не пришлось ни вставать, ни открывать глаз, — он уже стоял, и его глаза были широко открыты.

Да, всё было так, в точности, — он стоял на безмерной, уходящей в бесконечность равнине, растрескавшемся и неровном поле мертвого камня. Он чувствовал твердое ледяное крошево под босыми ногами, — такое же реальное, как ровный холодный ветер, треплющий волосы и овевающий нагое тело, — он был совершенно обнажен. Как ни странно, это ничуть его не задело. Он с любопытством осмотрелся. Горизонта не было. Равнина действительно уходила в бесконечность, в беспредельность…

— Пустыня Одиночества, — вслух сказал Анмай, сказал лишь потому, что уже говорил это здесь… в том сне.

Он посмотрел вверх. Небо над равниной, — бесконечно высокое, тусклое, белое, — усеивали звезды. Не светлые, даже не черные, а серые. Он не понимал, как может видеть их. Вокруг царил покой, — вечное, нерушимое спокойствие. Он понял, что это граница между Реальностью и Бесконечностью, — и что Хьютай стоит на такой же равнине, откуда ей не суждено пойти дальше. Он не увидел, а почувствовал её, — так слабо, словно она была уже по ту сторону… и его последнее видение оборвалось, став реальностью.

Что дальше?

* * *

Ничего не менялось, а стоять неподвижно Анмай просто не мог. Он пошел вперед, медленно и осторожно, выбирая, куда ставить ноги, — он то и дело кривился от боли, шагнув невнимательно. Дующий в лицо ветер, — он без всяких мыслей шел ему навстречу, — был довольно сильным, и, притом, порывистым. Анмай мельком удивился этому, — здесь не было никаких преград для ветра, но его порывы вовсе не поднимали пыли, оставляя воздух идеально чистым. Они лишь мягко толкали его в грудь, пытаясь отбросить назад. Довольно быстро ему стало холодно. Впрочем, по-настоящему он не мерз, его лишь немного пугало абсолютное беззвучие этого ветра. Он трепал его длинные волосы, и пряди касались шеи и плеч, словно множество легких рук. Анмай вздрагивал, чувствуя эти мягкие, почти невесомые прикосновения, — может быть потому, что они слишком напоминали ему прикосновения Хьютай.

Он шел вперед в мертвой тишине и покое, не считая шагов и потеряв представление о времени, — впрочем, его вряд ли прошло много. Он по-прежнему чувствовал себя легким, сильным и гибким, и ему нравилось идти вперед вот так, в одиночестве. Лишь мертвая тоска, разлитая здесь повсюду, медленно проникала в него, и всё сильнее сжимала его сердце. Когда его пронзила внезапная боль, Анмай застыл, прижав руку к груди. Когда он вновь поднял глаза, перед ним стоял Философ.

* * *

К своему удивлению, Анмай не ощутил ничего, — ни испуга, ни радости. Затем извне в него вошло знание: здесь, в Пустыне Одиночества, его жизнь, все его поступки, будут взвешены и поняты до конца, и он будет осужден… к тому, что заслужил. Тем не менее, он ничуть ни боялся, — просто не верил, что Звезда Бесконечности отвергнет единственного, пришедшего к ней. Его интересовало лишь, откуда он знает, что стоящий перед ним Философ, — настоящая его душа, после бессчетных лет скитаний в пустоте вновь обретшая плоть, а не ожившее отражение из его памяти. Но она была непостижимым образом связана с ним, — за бездну прошедших лет души очень сильно изменились, и он вряд ли бы их понял… как и они его. И, если так, ему вообще нечего боятся. Он не верил, что его собственная память обернется против него. Воспоминания не могут убивать.

А если могут?

* * *

Анмай уселся, подтянув скрещенные ноги к груди. Его глаза живо блестели, — он с интересом ждал, что будет дальше. Философ был точно таким же, как в последние минуты своей жизни, — невысокий пожилой мужчина в нелепой синей одежде, и с нелепым коротким автоматом в руках. Толстое в дырчатом кожухе дуло смотрело прямо на Вэру. Потом рядом с Философом появился Сурми Ами, — ещё секунду назад его не было в этой реальности, а теперь он неотделимо присутствовал в ней, но его черты казались подвижными и смутными, — его Вэру никогда не видел, и знал лишь по рассказам Хьютай.

Он понял, что здесь собираются все, чья смерть терзала его совесть. Почему-то это ничуть его не пугало: конец своей жизни он представлял себе именно таким. Вот вокруг этой пары стали возникать другие безмолвные фигуры, — компания вооруженных автоматами мохнатых ару во главе со своим старым предводителем, чьего имени он так и не узнал. Между ними стоял дважды преданый и убитый им Нэйс, такой, каким он являлся к Вэру в кошмарах, — обнаженный, с истерзанным телом, свисающим окровавленными клочьями. Анмай с ужасом ожидал, что появится и Олта Лайту, чаще всего мучившая его во сне, но её не было. Вместо неё он увидел девушку-файа в короткой набедренной повязке, — одну из полумиллионного экипажа «Астрофайры», погибшего вместе с ней.