Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции

В Месолонгионе я много читал о Байроне и накануне отъезда испытывал только печаль и глубокое сочувствие к нему. Ему не составляло труда влюблять в себя женщин (он обладал каким-то животным магнетизмом, которому не многие умеют противиться), но самые сильные свои чувства он сберегал для мужчин — те часто не отвечали на его любовный призыв. Последние несколько месяцев жизни Байрона прошли не только в бреду и болезни, его вдобавок мучила любовь к подростку, отчаянная и безответная.

Разбитое сердце навело Байрона на мысли о смерти. Недавно я испытывал нечто похожее, и мне не стыдно признать, что были моменты, когда мне не хотелось жить.

Байрон написал эти стихи в январе 1824 года — они последние:

Должно бы сердце стать глухим
И чувства прежние забыть,
Но, пусть никем я не любим,
Хочу любить!

Мой листопад шуршит листвой.

Все меньше листьев в вышине.
Недуг и камень гробовой
Остались мне[29].

Он умер через три месяца после написания этих строк. То было его прощальное слово о любви и жизни. Я спрашиваю себя: неужели глупая страсть к подростку подорвала его здоровье до такой степени, что он умер? Кто знает? Но она наверняка доставляла ему ужасные страдания, когда жизнь покидала его. Я думал о превратностях любви: взаимная, она озаряет нас бесконечной радостью, безответная — обрекает на неслыханные муки. Я отвергнут тобой — но позволю ли я уничтожить себя, как, думается мне, позволил Байрон?

Отель, в котором я жил в те недели, что оставался в Месолонгионе, был убогим чуть ли не до вдохновения. Его построили во времена черных полковников и с 1970-х тут ничего не трогали. Я передвинул письменный стол к балконному окну, чтобы видеть море, когда пишу, а телевизор в номере, слава богу, отсутствовал. Полотенца могли поспорить с наждачной бумагой, простыни терзали взгляд своим серым цветом, но их хотя бы меняли каждый день. Я, вопреки всякому здравому смыслу, полюбил это место. Чего еще можно ждать от отеля, в котором ты платишь по двадцать долларов за ночь? Главный плюс сего необыкновенного заведения, где была заселена едва ли десятая часть номеров, состоял в том, что гостей в Рождество не доставали (никакой фоновой музыки с рождественскими песенками, никаких елочных шариков, никаких приторных рождественских гимнов). В вестибюле стояла неплохая модель корабля, подсвеченная лучами прожекторов. Во многих гостиницах такие караваки занимают место рождественской елки.