Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции

На участке он обшарил землю глазами, наконец его взгляд остановился на светлом камне. Сначала нужно заняться этим. Никаких посадок, пока он не вытащит эту штуковину. Ночью ветер сдул еще несколько миллиметров земли, обнажив часть каменной поверхности. Приблизившись, Костас разгреб почву ладонями и зажмурился от жемчужного блеска. Лопата теперь казалась ему слишком грубым инструментом. Что бы там ни было, находка казалась особенной, и Костас не хотел ее повредить.

Все утро он раскапывал землю руками, то и дело натыкаясь на какую-то плоскую бескрайнюю плиту. Он понять не мог, как его томаты, цукини и фасоль столько лет росли здесь, когда под корнями засела такая здоровая каменюка. Впрочем, здесь нет-нет да и происходили сейсмические подвижки, почва, вероятно, сместилась, и эта плита поднялась на поверхность. Овощам только пойдет на пользу, если он извлечет эту штуку из земли.

Потом камень словно вздыбился, и Костас почувствовал маленький холмик под своей большой корявой рукой. Костас снова взял лопату, чтобы копнуть поглубже, и ему удалось вырыть здоровенные комья земли по бокам. Час или около того спустя грунт горками лежал вокруг.

К двум часам дня спину ломило, на ладонях вздулись волдыри. Костас давно бросил на землю куртку, его рубашка промокла от пота. Он побрел к апельсиновым деревьям, сел и, сгорбившись, привалился к стволу. Если бы не регулярные глотки бренди, силы давно бы иссякли.

Задача, стоявшая перед ним, требовала больше времени, чем он предполагал, но Костас не собирался бросать начатое, хотя сердце у него и колотилось от усталости. Он продержался еще несколько часов, прежде чем решил, что на сегодня хватит.

© Shebeko/Shutterstock (текстура)

Тем вечером у него не было времени, чтобы заглянуть в кафенион, он поехал прямо домой. Пообедав и помыв тарелку, Костас вышел во двор, чтобы выкурить последнюю сигарету перед сном. Жена не прекращала своего бесконечного нытья, но снаружи стояла благодатная тишина.

К полудню третьего дня Костас, у которого в ушах все еще звучала та длинная музыкальная нота, утвердился в мысли, что перед ним не кусок скалы, а обработанный камень, творение рук человеческих. К середине дня ему стало ясно, что на свет божий появляется не что иное, как круглые женские ягодицы. Он прикоснулся к этим выпуклостям, почувствовал под своей рукой холодный мрамор. К трем часам Костас смел еще больше земли, и теперь от складки между мраморных ягодиц его палец мог пройтись по чуть ощутимой выемке позвоночника.

К шести часам, одержимый мрачной решимостью, он обнажил поверхность размером приблизительно сорок на восемьдесят сантиметров. И только тогда, разогнувшись, чтобы потянуться, он осмотрел плоды своих трудов и впервые смог оценить находку.

Это была статуя женщины. Можно было увидеть ее ноги, ягодицы, спину, шею и, по всей вероятности, кромку волос на затылке. Теперь он осторожно выскребал комья земли пальцами. Она лежала лицом вниз, и Костас, освобождая статую из плена, заметил, что одна ее рука вытянута вдоль туловища, а другая заканчивается локтем. Для Костаса, который родился и вырос в деревне, такое зрелище было в диковину. За всю свою жизнь он ни разу не посетил музея.

Он понимал, что сейчас лопатой действовать опасно, и проводил по статуе ладонями — осторожно, едва касаясь.

Воспоминания о прикосновении к женскому телу были для него такими далекими, что он чувствовал себя чуть ли не грешником. Уже больше тридцати лет прошло. Может, и все тридцать пять. Он не помнил точно, когда в последний раз прикасался к жене или когда у него возникало такое желание. В свои восемнадцать лет, когда они поженились, Стелла была умопомрачительно красива. В двадцать пять все еще оставалась миловидной, но после рождения двоих детей ей стало будто наплевать на себя.

Дело было не в том, что она растолстела. Костас свыкся с тем, что жена тяжелее, чем он сам. Его расстраивало то, что она перестала мыться. Волосы Стеллы не знали воды месяцами, и он не мог понять, от головы ее или от грязного тела стоит неистребимая вонь над их кроватью. К сорока годам его жена выглядела на шестьдесят: она потеряла зубы и у нее повсюду начали расти волосы. Костас не смотрел на чужих жен, но и на свою тоже.

Он еще несколько часов провел, очищая статую, теперь только ногтями; выковыривал отдельные комочки, пытаясь ослабить мертвую хватку земли, которая вцепилась в свое сокровище. Он почти не верил своим глазам, глядя на то, что представало его взору. Но к десяти часам вечера Костас совсем обессилел, к тому же темнота затрудняла работу.

Когда он добрался до дому, на столе стояла тарелка, а его жена уже лежала в постели. Хрящеватое мясо остыло, но он проглотил его, почти не жуя, потом принял душ. В этот день ему пришлось долго выскребать грязь из-под ногтей. Под каждый набилась земля после праведных трудов в кипосе.

Костас вышел из душа, посмотрел в темноту, и на него снизошло незнакомое чувство удовлетворения. Закурив последнюю в тот день сигарету, он услышал уханье совы.