Путешествия. Дневники. Воспоминания

Когда я вернулся из Парии, я застал на Эспаньоле мятеж, в котором участвовала почти половина населения[378]. Вплоть до последнего времени они воевали против меня, словно я был мавром; кроме того, велась еще тяжелая война с индейцами. В это же время прибыл Охеда и попытался вмешаться в дела, заявив, что его послали их высочества с обещанием даров, вольностей и жалования тем, кто пойдет с ним[379].

К Охеде стеклось множество людей, а на Эспаньоле осталось очень мало поселенцев – разве что одни бродяги, да женщины и дети. Этот Охеда причинял мне много забот[380], я вынужден был изгнать его, и он уехал, заявив, что скоро вернется с множеством кораблей и людей и что он покинул Испанию, когда королева, наша сеньора, находилась на смертном одре. Вскоре явился с четырьмя каравеллами Висенте Яньес [Пинсон][381]. Он не причинил мне ущерба, но вызвал смуту и тревогу.

Индейцы говорили о многих других [каравеллах], которые появились у Каннибальских [островов] (à los Canibes) и в Парии, а затем пришла весть о шести каравеллах[382], которые вел брат алькальда[383], но то был неверный слух, распространенный из хитрости. И настало время, когда почти совсем рухнули мои надежды на то, что их высочества пришлют мне в Индию корабль, и я уже перестал ждать корабли, тем более, что в народе шли слухи о том, что ее высочество скончалась.

Некто Адриан[384] сделал в это время попытку снова восстать, но господь наш не пожелал, чтобы его дурные замыслы осуществились. Я дал себе зарок не трогать ни одного волоска на чьей-либо голове, но из-за неблагодарности этого человека я был вынужден нарушить свой зарок. Не меньше досталось бы моему родному брату, если бы ему вздумалось погубить и разграбить владения, охрану которых доверили мне король и королева.

Этот Адриан, как выяснилось потом, послал дона Фернандо[385] в Харагуа с целью собрать там некоторых своих сообщников, и там возникли разногласия с алькальдом, которые привели к стычкам, но цели своей дон Фернандо не достиг. Алькальд схватил его и задержал часть его шайки и, если бы я не вмешался, он покарал бы смутьянов. Они были заключены под стражу в ожидании каравеллы, на которой предстояло их отправить [в Кастилию]. Но вести об Охеде, как я уже говорил, заставили меня потерять надежду на приход каравеллы.

Шесть месяцев пребывал я в готовности явиться к их высочествам с добрыми вестями о золоте и намерением отказаться от управления распущенными людьми, которые не боятся ни бога, ни короля, ни королевы, людьми хитрыми и разнузданными. Для этой цели я располагал четырьмя куэнто десятины[386] и, сверх того, еще кое-чем, не считая третьей части добытого золота. До своего отъезда я не раз просил их высочества отправить сюда, на Эспаньолу, за мой собственный счет лицо, облеченное судейскими полномочиями.

А после того как алькальд поднял бунт, я вновь обратился с просьбой к ним прислать судью и разных людей, или, по крайней мере, отрядить какое-нибудь доверенное лицо, которое явилось бы сюда с полномочиями от их высочеств: потому что обо мне идет такая молва, что если бы я воздвигал церкви и госпитали, их все равно называли бы логовищем воров. В конце концов я получил инструкции, но они были совсем не такие, как того требовали обстоятельства. Что ж, пусть будет так, если такова их воля.

Я пробыл здесь два года и не мог добиться ни одного милостивого указа ни для меня, ни для тех, кто сюда прибыл, а этот [Франсиско Бобадилья][387] привез полный короб указов, хотя одному богу известно, были ли они полезны. Начать с того, что даны были льготы (franquezas) на срок в двадцать лет, что представляет собой возраст [возмужалого] человека, а между тем золото собирают так, что один человек может добыть его на пять марок за четыре часа. (Ya, рог comienço, ay franquezas de XX anos, que es la hedad de un ombre, у se coje el oro, que ovo persona de cinco marcas en quatro oras).

Об этом я скажу подробнее ниже. Делом милосердия было бы, если их высочества посрамили бы чернь, которая, зная о моих тяготах, клеветой своей причиняла мне величайший вред, ибо ни моя усердная служба королям, ни сбережение и охрана их достояния и владений не шли мне на пользу. Честь моя была бы тогда восстановлена, и об этом заговорили бы повсюду, ибо мое предприятие таково, что с каждым днем должна все громче и громче разноситься о нем молва и шириться его слава.

В то время, когда прибыл на Санто-Доминго командор Бобадилья, я находился в Веге, а аделантадо[388] в Харагуа, где раньше сеял смуту уже упомянутый Адриан, но все уже было спокойно, земля богата и царил на ней мир. На второй день после прибытия он [Бобадилья] провозгласил себя правителем, назначил должностных лиц, привел в исполнение разные решения и обнародовал указы о льготах по золоту и десятине и вообще по всем другим статьям, сроком на 20 лет, т. е., как я уже говорил, на человеческий возраст.