Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Основной целью поездки, предпринятой Лённротом во второй половине апреля, был сбор до­полнительного материала для ранее подготовлен­ной им рукописи «Собрание рун о Вяйнямёйнене». Лённрот через Кианта дошел до русской Карелии и тем же путем вернулся обратно, побы­вав в карельских деревнях Лонкка, Вуоннинен, Ювялахти, Ухтуа, Вуоккиниеми, Чена, Кивиярви и Латваярви. Особое значение этого путешествия заключается в том, что Лённрот встретился с лучшим рунопевцем Беломорской Карелин Архиппой Перттуненом. Основной текст путевых заметок был опубликован в № 56-60 газеты «Helsingfors Morgonblad» за 1835 год. К данному тексту добавлены выдержки из дневника, напи­санные в 1835 году, а также письма, относящие­ся ко времени поездки Лённрота в Репола осенью 1834 года, о которой нет других данных.

ИЗ ДНЕВНИКА (по-фински)

4 января, воскресенье, 1835 г.

Принято считать, что в Кианта, как и в других отда­ленных приходах, жить скучно. Кто знает, как было бы, живи я там постоянно, но мне здешняя жизнь показалась интересной. Да и помощник мой не жаловался на скуку. Он был мастером на все руки: делал скрипки и прочие предметы, вырезал разные инициалы для печаток, содер­жал школу для троих ребят. Дети, почти одногодки, чита­ют, мастерят луки, стреляют из них, катаются и т. д. За их занятиями и забавами приятно наблюдать.

От Кианта я проделал путь в пять-шесть миль в сто­рону Куусамо, заходил во многие дома на своем пути. Почти в каждом доме есть [духовные] книги, которые хранят обычно в корзине на столе или на лавке. [...]

Ночевал в усадьбе в Кюлмясалми. Мне показали здесь мальчика, который с детства был глухонемым. Ему было лет шестнадцать, на вид он был здоровый и подвижный. Рассказывали, что он хорошо выполняет любую работу, понаблюдав сначала, как это делают другие. Я ничем не могу ему помочь.

Вечером хозяйка дома поведала мне о медвежьем празднике, о том, как проводили его во времена ее моло­дости. В течение нескольких дней пили пиво и вино. Убив медведя, посылали двух мужчин за тушей, а еще двоих — встречать. Мужчины задавали друг другу соответствующие обряду вопросы и отвечали на них, сначала во дворе, за­тем в избе и наконец — когда выносили голову медведя на улицу. За один день тут не справиться, неоднократно повторяла женщина, рассказывая об этом. Слова обряда имели стихотворную форму, но она помнила лишь некото­рые из этих рун. [...]

16 января, пятница, 1835 г.

От Кюлмясалми я прошел до Тормуа — последнего дома на границе. По всей видимости, здесь жили бедно, судя хотя бы по тому, что на завтрак ели лишь хлеб с при­месью сосновой коры. К тому же здесь жестоко свирепст­вовал тиф. Из тринадцати обитателей дома выжило лишь несколько детей, всех остальных скосило эпидемией. Ны­нешние хозяева переселились сюда позже. Они сообщили, что болезни переместились теперь в Куусамо, и жильцы дома считали за счастье, что избежали их.

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

Мне предстояло совершить довольно трудный переход от Тормуа до Лонкка — первой деревни на русской сторо­не. Путь, правда, не более трех четвертей мили, но дорога почти непроходимая. К вечеру я добрался до места и сра­зу пошел к Мартти, или, как его называли, Мартиска[81]. Я прослышал, что он отличный рунопевец. И на самом деле он был речист, жаль только, что, рассказывая руны, он часто перескакивал с одной на другую, так что запи­санное от него годилось лишь для пополнения ранее собранного. Ии одной руны целиком записать от него не удалось. Он усердно пробовал ром из моей бутылки, чтобы освежить память, как он говорил, но от этого мысли его еще больше путались. Несмотря на это он пел мне до самого вечера и еще два следующих дня. Хуже всего он пел в последний день и никак не мог вспомнить новые руны, все повторял старые, уже записанные мною в первые дни.

Мартиска и сам сочинял стихи. Когда-то он сидел в тюрьме, сначала в Каяни, затем в Оулу, по обвинению в краже оленей, что нередко являлось причиной раздоров между соседями, живущими по разные стороны границы. На нашей стороне повсеместно жаловались, что стоит оле­ню чуть переступить границу или просто подойти к ней, как на русской стороне тут же вылавливают или убивают его. И вот недавно народная жалоба дошла наконец до правительства, которое назначило из сената «первого», по словам крестьян, человека после царя для рассмотрения жалобы. Но решение пока не было вынесено и обнародо­вано, и оленей крали пуще прежнего. Однажды вечером я видел, как двух пойманных оленей подвели к одному из домов в Лонкка. Я спросил, как же это они не боятся от­лавливать оленей, если их уже обвиняют в краже. Они ответили, что нынче самое подходящее время для этого, ведь все равно все спишется на прошлое, а с прошлого какой спрос.