Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

В Похьёле олень родился,
к нам напет олень из Лаппи,
оттого и швед скандалит,
неспокойно на границе.
Осенью случилось это,
перед самою зимою:
шведские явились власти,
в Куусамо приход проникли.
Весь народ пришел в движенье,
держит путь в места иные.
Встал на лыжи Хассалайнен,
уходил на лыжах Хутту,
убегал и Ойкаринен.
Вот приходят в Лауттолампи.
Путь оттуда в лес уводит.
«Это что?» — «Да так, безделка!» —
«Здесь следы». — «И что ж такого?» —
«След от лежки!» — «Эка важность!»
Дальше в лес они стремятся.
Чудеса вдруг увидали:
средь утесов — олененок,
между скал застрял, бедняга.
За ноги весь день тащили,
голову освобождали,
морду из камней тянули,
что застряла средь утесов.
Закричал тут громко Хутту,
поддержал его и Кела.
«Это что еще за чудо?
Это что еще за диво?»
У него глаза живые,
уши чуткие, все слышат,
есть на шее колокольчик,
малости лишь не хватает —
нет дыханья у бедняги.
Принеси дыханье, ветер,
грудь дыханием наполни.
Кела в колокол трезвонит,
колокольчиком бряцает,
слышен в Куусамо бубенчик,
стук летит до Куусиваары,
звон до Кианты несется.
Буйный Антти, Хутту сын,
с ним Микитта слабоумный
в Вуоннинен бежать пустились,
все местечки озирают.
Хутту все углы обрыскал,
все обнюхал уголочки,
что там бабы набросали,
кинули девицы Тийро.
Все сложил в свою котомку,
все объедки, что собрал он, —
харч в пути не помешает,
всякое в пути бывает,
все случается в дороге.
Хутту здесь и вовсе спятил,
ошалел совсем Микитта.
Восемь мужиков вертелись,
усмиряли одного,
полночью его скрутили,
необутого связали,
прямо в рог его скрутили.
«Ну, пора в дорогу, Мартти?
В Куусамо теперь пойдем мы,
в город Оулу путь направим,
где вовек не светит солнце,
где вовек не светит месяц».
Тут сказал карел несмелый
самому себе в защиту,
уклоняясь от расправы:
«Слышь ты, Курвилы хозяин,
уж теперь скажу я правду.
Слышь, как бык ревет, который
прошлой осенью заколот,
прошлою зимой зарезан,
в Хойвуле бычок прикончен.
Мясо — в пузо, кости — в землю,
шкура продана в Шуньгу,
в города на студень — ноги».
Юрки был виноторговцем,
Он ходил через границу,
он возил вино ночами,
развозил при лунном свете,
всех к вину он приглашает.
Тут-то их и осенило:
хороша у Анни лошадь
Мартти довезти до места.
Юрки лошадь дать согласен,
Анни спорит, распрягает,
рассупонивает лошадь.
Взят был конь без разрешенья.
Вот уже в дороге Мартти,
тот в пути, кто съел оленя.
В Швеции все веселятся,
в Куусамо ликуют люди:
вот уже в дороге Мартти,
тот в пути, кто съел оленя.
Бабы все вокруг хохочут,
все хозяева довольны.
Вот уже в дороге Мартти,
Едет-катит Карьялайнен,
уезжает он надолго,
не навек ли уезжает.
В Куусамо его везут.
Путь он держит в дом судейский
отвечать перед властями.
Собрался тут целый город.
Сам судебный заседатель
посреди избы без шапки
речь держал перед властями.
Вот теперь в дороге Мартти:
крепко в кандалы закован,
скручен он тремя цепями,
цепи — три, один мужчина.
Вот из Куусамо он едет
в город Оулу, крепкий замок,
в Энари, тюрьму дрянную,
где достаточно запалов,
где достаточно оружья.
Об одном лишь он гадает:
вырастал на пище рыбной,
вытянулся на рыбешке,
ввысь на окунях поднялся,
но за то его ни разу
в Куусамо не приводили.
Это Хутту обезумел,
сильно навредил мне ближний,
долго злость во мне кипела,
далеко зашел я в гневе,
хоть и был он другом прежде.
Не большой ущерб принес я,
если взял свою добычу,
усыпил я олененка,
есть еще у оленихи,
есть детеныши в утробе,
принесет она другого.
Не пришла ль ко мне погибель,
к необутому, средь ночи?
Знаю место, где родился,
те края, где подрастал я,
но того не знаю места,
где меня погибель встретит, —
у неведомых дверей,
на дорогах незнакомых.
Об одном он размышляет,
о словах гадает божьих,
о создателя твореньях:
«Месяц, солнце, отпустите,
Отава[83]

, мне укажи путь из края, мне чужого,
от чужих дверей дорогу».
Вот судья к нему приходит,
господин из самой Кеми,
отпустил на волю Мартти.
Швеция была разбита,
посильней была Россия.
Хутту побежал спасаться,
прямиком под стол помчался,
под скамейкою укрылся,
про себя бубнит он что-то.
Лучше было бы, конечно,
пожинать в дому высоком,
мало здесь теперь народу,
мало силы у артели,
покрупней бралась добыча,
силой меньшею, чем эта.