Путешествия Гулливера

Затем я попросил правителя острова вызвать тени Декарта[4] и Гассенди[5]

и предложил им изложить Аристотелю свои философские системы. И надо отдать справедливость ученому греку — он честно признал ошибки в своем учении о природе, сославшись на то, что часто был вынужден строить рассуждения не на опыте и исследовании, а на догадках. Вместе с тем он высказал предположение, что и Гассенди, и Декарт будут отвергнуты потомками, которые пойдут в исследовании природы гораздо дальше и глубже. Впрочем, заметил Аристотель, новые учения в этой области меняются очень быстро, и даже те, кто пытается обосновать свои теории с помощью математики, выходят из моды.

В продолжении пяти дней я вел беседы со многими другими учеными Древнего мира. Я повидал нескольких римских владык и даже упросил правителя вызвать тени знаменитых поваров императора Гелиогобала[6], чтобы заказать им для нас обед. Но из-за недостаточного разнообразия имевшейся у нас провизии они так и не сумели показать свое искусство во всем блеске. Зато один из рабов спартанца Агесилая[7]

приготовил нам настоящую спартанскую похлебку, правда, я, отведав ложку этого мерзкого варева, так и не смог проглотить вторую.

Сопровождавшие меня жители Мальдонады вынуждены были на несколько дней вернуться домой; это время я использовал для свиданий с великими людьми, умершими в течение последних трех столетий в моем отечестве и других европейских странах. Я всегда с глубоким почтением относился к древним родам, овеянным славой, поэтому упросил его высочество вызвать для меня дюжину или две королей вместе с их предками. Но какое горькое разочарование меня ожидало! Вместо величественной галереи венценосных особ я увидел в одной из династий двух скрипачей, трех пройдох-царедворцев и одного итальянского прелата; в другой — брадобрея, аббата и пару кардиналов. Так как я питаю глубокое уважение к коронованным особам, не стану больше задерживаться на этой теме. Что касается графов, маркизов, герцогов и прочей знати, то с ними я не был так щепетилен. Совсем несложно оказалось выяснить, откуда у всех членов одного рода необычайно длинный подбородок, почему в другом в нескольких поколениях полным-полно мошенников, почему в третьем столько глупцов и сумасшедших, а в четвертом — негодяев. Жестокость, лживость и трусость стали такими же характерными признаками некоторых благородных семейств, как их фамильные гербы.

Но особенно сильное отвращение испытал я к новой истории. Узнав подноготную людей, которые в течение минувшего столетия были окружены громкой славой и вершили судьбы целых народов, я понял, что продажные писаки и подкупленные историки держат мир в величайшем заблуждении. Они приписывают воинские подвиги трусам, мудрые советы — дуракам, искренность — льстецам, доблесть — предателям отечества, набожность — безбожникам, а правдивость — клеветникам. Мне открылось, сколько подлецов занимали высокие должности, пользовались доверием, почетом, властью и всяческими благами.

Скажу по чести: не лучшее у меня сложилось мнение о человеческой мудрости и дальновидности, когда я узнал о тайных пружинах власти, великих событий, войн и революций, а также о тех ничтожных случайностях, от которых зависел их успех!

Глава 9

Наконец наступил день нашего отъезда. Я простился с правителем Глаббдобдриба и вместе со своими спутниками вернулся в Мальдонаду, где спустя две недели наконец-то ступил на палубу корабля, отплывающего в Лаггнегг. Мои приятели великодушно снабдили меня провизией на дорогу и сопровождали в гавань.

Новое путешествие продолжалось в течение месяца. Наш корабль потрепала сильная буря, но двадцать первого апреля 1708 года мы вошли в устье реки Клюмегниг на юго-восточной оконечности Лаггнегга, бросили якорь в четырех милях от города и особым сигналом потребовали, чтобы нам прислали лоцмана. Через полчаса к борту корабля причалила шлюпка. Лоцман поднялся на мостик и провел нас между подводными камнями и скалами по узкому извилистому проходу, за которым открылась обширная бухта с якорной стоянкой всего в кабельтове[8] от городских стен.

Матросы нашего корабля рассказали лоцману, что на борту находится иностранец, знаменитый путешественник. Лоцман доложил об этом таможенному чиновнику, и тот подверг меня тщательному досмотру сразу же после того, как я сошел на берег. Он обращался ко мне на языке бальнибарби, который благодаря торговым связям хорошо известен в этом городе. Я вкратце поведал о себе, стараясь придать рассказу связность и правдоподобие, однако счел за благо скрыть свою национальность и назвался голландцем, поскольку собирался отправиться в Японию, а эту империю, как известно, из всех европейцев разрешается посещать только подданным Голландии. Я сообщил таможенному чиновнику, что пережил кораблекрушение у берегов Бальнибарби, был выброшен на скалистый островок, затем поднят на Лапуту (об этом летучем острове чиновнику приходилось слышать), а теперь пытаюсь добраться до Японии, где может подвернуться случай попасть на родину.