Путешествия на другую сторону света

Хребет, с которого мы спускались, казалось, пролегал в сторону небольшой долины, расположенной слева поблизости от нас. Один из членов племени подошел и поравнялся со мной. Я указал на долину. «Джими?» – спросил я. Он расхохотался, покачал головой и указал рукой вдаль, сощурив глаза. Затем с видом терпеливого учителя, объясняющего элементарную вещь особо глупому ребенку, он, держа свою левую руку перед моим лицом, по очереди коснулся четырех своих вытянутых пальцев.

«Боже правый, – сказал я Чарльзу, – мы должны пересечь еще четыре долины, прежде чем доберемся до Джими».

«Скорее он имеет в виду, что у нас впереди еще четыре дня пути», – с грустью ответил Чарльз.

Я попытался выяснить, что именно хотел показать мой спутник четырьмя пальцами, но безуспешно. Я так никогда и не узнал этого. Это был лишь один из случаев, когда языковой барьер оказывался непреодолимым. На меня накатила волна одиночества, не рассеявшаяся даже тогда, когда нас догнали поющие носильщики. Мы входили в новую девственную страну, в которой для нас не было места. Правда, впереди в горной впадине, среди бесконечных деревьев, один австралиец расчистил лес и построил себе дом, но он был лишь минутной щербиной в пейзаже. Тропа под моими ногами также была его творением, но это была лишь тонкая нить, связывающая нас с ним. Если бы я сошел с нее и пять минут прошел в другом направлении, я бы оказался на земле, которую раньше не видел ни один европеец.

Мы уверенно шли по тропе, огибающей гребни хребтов, зигзагообразно спускающейся по крутым грязным склонам и ныряющей в лес. Каждый километр или около того мы встречали группы племен, стоящих на пути, чтобы посмотреть на источник криков. Когда мы проходили мимо, они с энтузиазмом подключались к нашему каравану и присоединялись к общему крику.

Около трех часов дня мы впервые после выхода из Вахги увидели признаки поселения – низкий частокол из острых столбов, прерывающихся только узким зазором, окруженных колышками с нарисованными на них племенными знаками. Полчаса спустя мы вышли из леса в деревню – два ряда соломенных хижин, вытянувшихся вдоль гребня хребта, окруженных голыми участками красной земли и казуаринами по краям. Все население собралось, чтобы встретить нас. Женщины сидели в одной группе, мужчины – в другой. Лулуай и его помощники стояли в отдалении перед самой большой хижиной, которая, как я полагал, была домиком, построенным для патрульного офицера. Когда мы направлялись к нему и проходили мимо сидящих на корточках жителей, они приветствовали нас оглушительным криком. Старейшина проводил нас в домик. Наш первый день пути был окончен.

Вавави снова проконтролировал раскладывание багажа и расплатился с носильщиками, на этот раз ложками соли. Каждый получил соль, аккуратно завернутую в листья, спрятал ее за пояс и отправился обратно в лес. Пока собирались наши кровати, я сидел снаружи на краю хребта, прислонившись спиной к казуарине, и разглядывал деревья в долине подо мной. К моему удовольствию, я услышал крик малой райской птицы, но, хотя я долго высматривал ее сквозь очки, я так и не смог ее увидеть. Когда наступил вечер, облака спустились с долин вниз, так что видна была только деревня. Мы с Чарльзом приготовили ужин и неохотно пошли спать.

Сразу после рассвета нас разбудило громкое пение йодлем. Лулуай стоял среди казуарин, приложив руки ко рту, и его голос эхом разносился над покрытой облаками долиной. В ответ на его призывы 40–50 носильщиков собрались у входа в домик; во многих из них я узнал людей, которых мы вчера днем встретили на дороге. Прямо перед тем, как мы собрались в путь, начался дождь. Было холодно и неудобно, но наши тюки были водонепроницаемыми, и носильщики просто прикололи несколько широких листьев к своим шапочкам, чтобы предохранить голову от влаги. К полудню мы прошли через слой облаков, и дождь прекратился.