Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Видя, что нас только двое, причем Ульсон часто болеет (сам я, когда болел, тщательно скрывал это от туземцев), папуасы делались все нахальнее и требовательнее. Незнакомые с огнестрельным оружием, — которое я им до того времени не показывал, чтобы не увеличить их подозрительности и не отстранить их еще более от себя, — и предполагая большие сокровища в моей хижине, они стали угрожать убить меня и Ульсона.

Я принимал их угрозы в шутку или не обращал на них внимания. По-прежнему ходил по лесу, посещал их деревни. При моем появлении подымалась в деревнях страшная суматоха: женщины и дети с визгом бросались в хижины и в лес, собаки выли, мужчины с оружием, с криком и с особенным воинственным рычанием сбегались и окружали меня; не раз потешались они, пуская стрелы так, что последние очень близко пролетали около моего лица и груди, приставляли свои тяжелые копья вокруг головы и шеи и даже подчас без церемоний совали острие копий мне в рот или разжимали им зубы. Я отправлялся всюду невооруженный, и индифферентное молчание и полное равнодушие к окружающему были ответом на все эти любезности папуасов.

Исключая две или три царапины, никто не решался нанести мне серьезную рану — диких ставил в тупик мой неизменный индифферентизм; я же, поняв, в чем заключается моя сила, не изменял своего обращения с ними, решив, что когда-нибудь папуасы привыкнут к моим посещениям и к моей личности. Спал спокойно в папуасских деревнях, несмотря на копья и стрелы туземцев; папуасы не расходились, даже когда я засыпал.

Однако время шло; я, во что бы ни стало, хотел добраться до горных деревень, а для этого проводники были необходимы. Несмотря на наши натянутые отношения, я отправился в Бонгу (вторая ближайшая береговая деревня от моей хижины) и объяснил, что я хочу идти в горную деревню Колику-Мана, для чего мне нужны люди, чтобы нести вещи. Начались переговоры между папуасами, потом они стали советовать мне не ходить: дорога дурная, камни, глубокие ручьи, горные люди убьют меня и т. п.

Увидев, что уговариванием и обещаниями ничего не поделаешь, я встал и объявил им, что иду один в Колику-Мана; вынув небольшой компас, прибавил, что эта движущаяся стрелка покажет мне дорогу, а если что со мною случится, — всем им будет плохо. Приняв очень серьезный вид, я вышел из умолкнувшей толпы, которая казалась озадаченною и боязливо расступилась. Таинственная коробка с живою движущеюся иглою и моя решимость подействовали; через полчаса меня нагнали несколько человек с изъявлением готовности идти со мною и защищать от горных жителей. Так совершил я первую более отдаленную экскурсию, за которой последовали другие.

Заметив, что наша провизия сильно убывает, и не надеясь постоянно получать свежие припасы от соседей, я разделил ее на порции, приблизительно до следующего августа месяца. Эти порции риса и бобов были очень невелики; к тому же почти полное отсутствие животной пищи было очень чувствительно, так что я стал замечать, что силы мои значительно убывают при частых приступах лихорадки. Недоверие папуасов было так велико, что в продолжение целых пяти первых месяцев нашего обоюдного знакомства они не решались даже показать своих жен и детей, которые убегали и прятались при моем приближении. Это недоверие, явно недружелюбная замкнутость и трудность проникнуть в горы подали мне даже мысль отобрать часть вещей, нагрузить ими оставленную мне «Витязем» шлюпку и отправиться далее по берегу, искать более благоприятного пристанища и более гостеприимных жителей. Это было в конце января 1872 г.

Два обстоятельства помешали, однако же, исполнению этого плана. Первое было то, что шлюпка, стоявшая долгое время на якоре около кораллового рифа, оказалась проеденною червями, сильно текла и была негодна для дальнего, может быть, плавания; второе обстоятельство было изменившееся отношение папуасов ко мне, которые стали искать сближения со мною и даже моего расположения. Причин тому было много, между прочим та, что я помог выздоровлению одного папуаса, которому свалившееся дерево проломило голову. Каждый день перевязывая рану и видясь с жителями деревни, где лежал раненый, я приучил их настолько к себе, что они стали позволять женщинам оставаться в моем присутствии и гораздо охотнее стали приносить мне съестные припасы в обмен за табак.

Более важная причина желания сближения со мною лежала, как я узнал потом, в событиях, происшедших в папуасском политическом мире. Между моими соседями и жителями нескольких береговых деревень была объявлена война; мои соседи ожидали нападения со стороны неприятелей. Предполагая, что я обладаю какою-то таинственною силою, которая мне позволяет не бояться и относиться равнодушно к их копьям и стрелам, они, как более слабые, сочли удобным приобрести во мне союзника и просили позволения, в случае нападения, прислать ко мне под мое покровительство своих жен и детей.