Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Около полудня я направился к урумбаю, зная, что мои люди внизу очень боятся нападения папуасов, и полагая, что жители окрестных гор, численности которых я не знал, каждую минуту могут собраться и, пожалуй, не с добрыми намерениями. Я спустился вниз более короткой, но и очень крутой дорогой. Недалеко от берега, узнав, что никаких папуасов не приходило, я позволил двум серамцам разгрести кучу или гнездо Maleo, имевшее почти 2 м в диаметре и более 1 м высоты. Странное дело! Лень срубить сучок дерева и сделать род лопатки принудила их более часа разгребать землю руками. Куча состояла из довольно рыхлой земли, температура которой была 32.1 °Ц, вероятно, вследствие гниения листьев, а не солнечной теплоты, так как солнце не проникает через зелень до земли.

Из Тимбоны я направился вдоль берега тем же путем, каким пришел вчера, желая захватить три черепа, которые мои люди заметили в трещине скалы. Мы, действительно, нашли место с черепами, но не успел один из матросов достать их и передать мне, как мы все были немало удивлены неожиданным появлением пяти больших пирог с очень значительным числом туземцев.

Была минута недоразумения: мои серамцы, вообразив, что через несколько минут туземцы нападут на нас, переполошились и стали приготовлять ружья, с другой стороны, папуасы на своих пирогах, видя, что мы остановились, в свою очередь взялись за оружие, прекратив моментально громкое пение. Между туземцами на пирогах было несколько человек, которых мои люди признали за жителей деревень Ваймата, Терера и Банк. Внезапность появления пирог, многочисленность папуасов, их громкое пение, а главное известная неблагонадежность жителей именно этих берегов были причиной того, что мои серамцы предположили, что пироги явились сюда с намерением напасть на урумбай. Предвидя возможность нападения, я на всякий случай приказал шести из моих людей грести, направляясь прямо к пирогам, а остальным готовиться к защите, вооружиться своими ружьями старого образца и парангами. Дав Давиду, очень меткому стрелку, мои два двухствольных ружья, одно нарезное, заряженное пулями, а другое — крупной дробью, я расположился сам на крыше кают с ружьем, револьвером и скорострельным ружьем системы «Бомон». Я предупредил Давида и людей, чтобы никто не стрелял ранее, чем выстрелю я сам, а затем стреляли, хорошо целясь, а не просто без толку жгли порох.

Мы все приближались. Из пирог папуасы могли хорошо видеть наши приготовления. Громкое пение и пронзительные крики, на минуту возобновившиеся, снова смолкли, и пироги остановились. Было ясно, что папуасы совещаются. Я приказал из всех сил грести на группу пирог. Это обстоятельство прервало совещание папуасов; четыре пироги быстро отгребли в сторону, и только одна старалась держаться в почтительном расстоянии, но не слишком близко от урумбая. Казалось, она имела намерение начать переговоры. Когда я окликнул ее, один из находившихся в ней людей на ломаном малайском языке стал объяснять, что он начальник дер. Ваймата и, узнав, что урумбай отправился в зал. Тимбону, захотел видеть «туан пути» (белого господина). Я тогда пригласил его подойти к урумбаю, на что он не решался, извиняясь тем, что на других пирогах находятся начальники других деревень. Я сказал ему тогда, чтобы и другие пироги приблизились и все начальники собрались на урумбай. Услышав это, люди на пироге стали грести по направлению к остальным пирогам, и в непродолжительном времени все пять пирог приблизились к урумбаю. В них мы увидели очень большое количество оружия — стрел и копий, что отчасти подтверждало предположение серамцев или же доказывало недоверие папуасов к нам. Папуасы только тогда решились взойти на урумбай, когда я открыл, по их просьбе, занавесь моей каюты, и они удостоверились, что у меня нет людей в засаде. Только начальникам было дозволено взойти на палубу. От них я поспешил узнать имена окружающих местностей, кое-что о населении, а также удалось записать и несколько слов их диалекта; но, несмотря на щедро розданный табак, они не чувствовали себя в безопасности на урумбае, и пока я занялся записыванием слов, внимательно прислушиваясь к выговору, все папуасы, один за другим, тихонько спустились в свои пироги. Велик был страх моего собеседника, который диктовал мне слова, когда он заметил, что остался один. Забыв даже данный ему табак, он соскочил в свою пирогу, после чего папуасы, не говоря ни слова, стали усиленно грести, уходя от урумбая.