Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Большинство людей занималось приготовлением пищи; мои серамцы завтракали в урумбае, и только немногие были на берегу, любезничая с молодыми папуасками и выбирая себе невест. Медленно переходя от одной группы к другой, я, наконец, подошел к пироге, где притаился капитан Мавары и боялся показаться. «Где здесь капитан Мавары?» — спросил я не особенно громким голосом. Ответа не было, но все голоса затихли, и многие обернулись, как бы ожидая чего-то. «Капитан Мавары, выходи!» — повторил я громче. Общее молчание. Я совсем подошел к пироге. «Выходи же!» — были мои последние слова. Тут я сорвал циновку, служившую крышей пироги. В ней, действительно, сидел капитан. «Саламат, туан», — произнес он дрожащим голосом. — «Так это ты грабил мои вещи вместе с людьми Телок-Камрау. Где теперь радья Наматоте?» — «Не знаю», — еще более слабым голосом произнес этот человек, который был вдвое или втрое сильнее меня, а теперь дрожал всем телом. Все папуасы и мои люди окружили нас. «Смотри за людьми», — шепнул я Иосифу, а сам схватил капитана за горло и, приставив револьвер ко рту, приказал Мойбириту связать ему руки. После этого я обратился к папуасам и сказал: «Я беру этого человека, который грабил мои вещи, которого я оставил в Айве стеречь мою хижину и который расхитил все, что было в ней, и допустил, чтобы в моих комнатах убили женщин и детей. Возьмите его сейчас же на урумбай; Мойбирит и ты, Сангиль, как начальники моих людей из Серама, будете отвечать за него».

Я решил, что следует покончить все дело как можно скорее, а главное, не дать времени людям опомниться и не допустить какого-нибудь совещания. Видя, что мои серамцы убедились в необходимости меня слушаться и даже потащили моего пленника на урумбай, я положил револьвер обратно в чехол у пояса и сказал туземцам: «Я не сержусь на вас, а только на начальника, капитана Мавары, и радью Наматоте, которые были заодно и делали то же, что люди Телок-Камрау». Заметив, что некоторые были вооружены, я предложил им оставить оружие в стороне, так как никто их не тронет, и помочь моим людям перенести мои вещи из хижины на урумбай. Мои слова произвели хорошее впечатление; серьезные лица приняли веселое выражение.

Все снова заговорили и принялись перетаскивать мои вещи из хижины на урумбай. Давид и Иосиф распоряжались очень расторопно. Мои люди, не полагаясь на мирный исход, оставались вооруженными, и все ружья на урумбае были заряжены. Я принял меры предосторожности и положительно запретил, чтобы какая-нибудь пирога покинула Умбурмету. Иосифу, Ахмату и радье Айдумы приказал следить за исполнением этого приказания. В какой-нибудь час все было перенесено на урумбай, и мы могли отправиться в путь каждую минуту. Я не забыл, однако, об интересном черепе, лежавшем на могиле, недалеко от дома старого радьи, и который я до сих пор не хотел трогать из нежелания показать туземцам, что я не уважаю гробниц их родственников. Теперь же, уходя, я не хотел оставить интересный антропологический препарат в добычу сырости и времени. Надо было ухитриться удалить всех с того места на несколько минут, так как даже и теперь я не желал сделать этого похищения открыто. Я послал поэтому серамцев на урумбай готовиться к уходу, других — за водой, и, шепнув несколько слов Давиду, сказал туземцам, что иду успокоить женщин и проститься с ними. Я рассчитывал, что все мужчины пойдут за мною, в чем и не ошибся. Женщины, как только произошел арест капитана Мавары, вероятно, боясь насилия, сочли более благоразумным немедленно убраться со сцены и спрятались в старом доме радьи Айдумы. Может быть, они это сделали по приказанию мужчин. Я отправился к дому и вызвал женщин, которым сказал с помощью переводчика, чтобы они ничего не боялись, что я им ничего не сделаю, не убью и не увезу никого насильно с собою и чтобы они передали мои слова другим. Я велел им также передать жене капитана Мавары, что я его взял потому, что он вместе с другими грабил мои вещи, вместо того чтобы защищать их, но что я ничего с ее мужем не сделаю, а только отвезу его в Амбоину на суд резидента. Увидя жену Талгара, я позвал ее и подарил кусок красной бумажной материи, зеркало и много табаку. Я думал, что застану ее в большом горе по случаю отъезда ее молодого мужа, но замечательно, как мало грусти выражала ее довольно миловидная физиономия при расставании со своим супругом, с которым она жила только один месяц, и который едва ли в такое короткое время мог уже ей надоесть. Я подумал: или европейские женщины притворяются в таких случаях, или папуасские дамы очень отличны от них.

Мне сказали, что одна из жен капитана Мавары находится между женщинами. Я сейчас же предложил ей сопровождать мужа, думая, что это ее обязанность. Но она не захотела и вовсе не казалась опечаленной участью мужа.

Мне пришли сказать, что вода была забрана.