Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Я нашел себе двух проводников, и еще третий, по собственному желанию, присоединился к нам. Когда я собрался идти, уже почти что совсем стемнело, и только на берегу моря можно было различать предметы. В лесу царствовала полная темнота, и только ощупью я мог пробраться по узкой тропинке и не без труда дошел до Горенду, где жители были крайне удивлены моим поздним приходом. Несколько человек сидели около своих хижин и в темноте перекидывались изредка словами; только в буамбрамре горел костер и варился ужин для гостя из Гумбу. Мне также предложили ужинать; я отказался и попросил только горящее полено, чтобы добраться до дома. Мне хотели дать проводника, но я отказался, полагая, что мне следует привыкать быть в некоторых отношениях папуасом. Я отправился с пылающим поленом в руках, но огонь скоро погас, а зажечь его снова я не сумел. Тлеющий конец мне вовсе не помогал, почему я и бросил полено на полдороге. Несколько раз я сбивался с тропинки, по которой днем проходил много сотен раз, натыкался на пни и сучья и раза два усомнился, дойду ли я в этой темноте до дома. Я уже примирился с мыслью переночевать в лесу, но все же подвигался вперед и, наконец, добрался до дома, где с удивлением убедился, что пришел с целыми глазами и неоцарапанным лицом.

6 апреля. Приготовился совсем идти в Теньгум-Мана. Думал в шлюпке отправиться в Бонгу, переночевать там и рано, с восходом солнца, идти в Теньгум-Мана, но сильная гроза с проливным дождем заставила меня остаться дома.

7 апреля. Теньгум-Мана, горная деревня, лежащая за р. Габенеу, особенно интересует меня как одна из самых высоких деревень этого горного хребта, носящего общее название Мана-Боро-Боро. Хотя многих горных жителей деревень я не раз уже видел в Гарагаси, мне хотелось посмотреть, как они живут у себя. Оставив Ульсона в Гарагаси, я взвалил на плечи небольшой ранец, с которым, еще будучи студентом в Гейдельберге и Иене, я исходил многие части Германии и Швейцарии. Захватив с собою самое легкое одеяло, я направился в Бонгу. Дорогой, однако, ноша моя оказалась слишком тяжелой, почему я в Горенду отобрал некоторые вещи, свернул их в пакет и передал Дигу, который охотно взялся нести мои вещи.

Прилив был еще высок; пришлось разуться и, часто по колени в воде, идти по берегу. Солнце садилось, когда я вошел в Бонгу. Большинство жителей собиралось на рыбную ловлю, но многие по случаю моего прихода остались, чтобы приготовить мне ужин. В Бонгу были также гости из Били-Били, и мы вместе поужинали. Совсем стемнело, но папуасы и не думали зажигать других костров, кроме тех, которые были необходимы для приготовления ужина, да и эти не горели, а догорали. Люди сидели, ели и бродили почти в полной темноте. Это хотя и показалось мне оригинальным, но не совсем удобным. Может быть, это происходит от недостатка сухого леса и значительной трудности рубить свежий лес каменными топорами. Когда надо было немного более света, папуасы зажигали пук сухих кокосовых листьев, который ярко освещал окружающие предметы на минуту или на две.

Туземцы имеют хорошую привычку не говорить много, особенно при еде — процесс, который совершается молча. Наскучив сидеть впотьмах, я пошел к морю посмотреть на рыбную ловлю. Один из туземцев зажег пук кокосовых листьев, и при свете этого факела мы пришли к берегу, где дюжина ярких огней пылала на пирогах, и отражение их, двигаясь по воде, местами освещало пену прибоя. Весь северный горизонт был покрыт темными тучами. Над Кар-Каром беспрестанно сверкала молния, и по временам слышался далекий гром. Я присоединился к группе сидевших на берегу, на стволе выброшенного прибоем большого дерева. Пироги одна за другой стали приставать к берегу, и рыбаки приступили к разборке добычи. Мальчики лет восьми или десяти стояли у платформ пирог, держа факелы, между тем как взрослые раскладывали в кучки словленных рыбок. При резком освещении профиль мальчиков мне показался типичным, типичнее, чем профиль взрослых, у которых усы, борода и громадная шевелюра, у каждого различная, придавали индивидуальный отпечаток. У мальчиков же безволосая нижняя часть лица и почти у всех выбритая голова представляла очень типичные силуэты.

Три особенности бросились мне в глаза: высокий, убегающий назад череп с покатым лбом, выдающиеся вперед челюсти, причем верхняя губа выдавалась более вперед, чем конец носа, и, в-третьих, тонкость шеи, особенно верхней части, под подбородком. Каждый рыбак принес мне по нескольку рыбок, и один из них, когда мы вернулись в деревню, испек их для меня в горячей золе. Когда я отправился в буамбрамру, где должен был провести ночь, меня сопровождало человек пять туземцев, которым было любопытно посмотреть, как я лягу спать.