Мы зааплодировали.
«Я знаю еще лучше, чем эта, шеф, — скромно признался он, — но пока не идет».
Он открыл вторую бутылку. Песни, одна другой лучше, полились потоком. Многие я знал, они печатались в сборниках карибского фольклора, однако опубликованные тексты были явно «приглажены», поэтому казались бесцветными и бессвязными. В исполнении Лорда Люцифера те же шанти звучали совсем иначе. Конечно, именно так пели эти песни всегда, однако то, что неслось сейчас над рекой, было обескураживающе непристойным, и мне оставалось лишь преклониться перед талантом фольклориста, который сумел переиначить слова срамной песни, чтобы ее не стыдно было показать публике.
Стемнело, подступила ночь, а Лорд Люцифер и его команда все пели и пели. Стройным кваканьем им вторил лягушачий хор. Матроса послали за алкогольным подкреплением. Мы тем временем узнали, как «москит оженился на дочке комариной», и услышали о славных деяниях героя, который, скорее всего, приходился отцом знакомому нам Тайни Мак-Турку. Шанти, посвященная его легендарным подвигам, начиналась так: «Майкл Мак-Турк плавал по реке и всем тут у нас заправлял».
Новый запас красного вина прибыл, но казалось, смазка больше не понадобится. Лорд Люцифер и Лютый Громила пели теперь в унисон:
Мы поднялись и стали прощаться.
«Спокойной ночи, шеф!» — добродушно улыбаясь, ответил Лорд Люцифер.
Слегка пошатываясь, мы спустились по трапу и побрели к нашей хижине, а шкипер все пел и пел.
На следующее утро пристань опустела: на рассвете
Лесопилка молчала; деревня словно вымерла от влажной, гнетущей жары. Мы взяли на всякий случай силки — вдруг встретится какое-нибудь животное — и отправились на Эверард, невысокий холм, давший название местности. Казалось, все вокруг замерло под палящим солнцем. По склону сложным узором из дорожек и ходов тянулся огромный муравейник, но его обитатели, муравьи-листорезы, видимо, спрятались от жары. Время от времени в траве раздавался шорох, и мы едва успевали заметить под ногами хвост ящерицы. Лениво, словно отталкиваясь от воздуха, перелетали с цветка на цветок бабочки. Где-то стрекотали кузнечики. Других признаков фауны не было. Если засядем здесь надолго, скорее всего, чтобы найти животных, придется идти в дальние леса.
Ближе к вечеру тоскливую тишину нарушил отдаленный рев мотора. «А вдруг катер?» — подумали мы и побежали к пристани, чтобы узнать, не довезут ли нас вверх по реке, к Аракаке. Шум нарастал, и в излучину на бешеной скорости влетело крошечное каноэ-долбленка. Оно описало широкую, впечатляющую дугу и, подняв внушительную волну, плавно подошло к пристани. Из каноэ вылезли два бойких индийских мальчика в тельняшках, шортах и белых бескозырках.
Мы представились.
«Я — Али, его звать Лал», — ответил один из них.
«Мы хотим попасть в Аракаку, — сообщил им Джек. — Возьмете нас?»
Али, который явно говорил за двоих, пространно объяснил, что они плывут вверх по реке рубить лес, но Аракака слишком далеко, и туда они не дойдут. К тому же, если лодку перегрузить, она не наберет скорость и даже рискует утонуть, у них не хватит горючего, чтобы доплыть до Аракаки, а если и доплывут, не на что будет возвращаться назад. Словом, никак нельзя.
«Но, — поспешно уточнил Али, — если у вас есть много долларов, может быть, и поедем».
Джек хмуро покачал головой: мол, лодка ваша слишком маленькая, к тому же она совсем открытая, если пойдет дождь, наша камера намокнет, да и вообще, зачем нам в Аракаку.
Али и Лал по достоинству оценили его красноречие, после чего мы вчетвером уселись на гору опилок, которая высилась на пристани, и с упоением начали обстоятельно торговаться. В конце концов Али, не раз повторив, что это ему в убыток, согласился за жалких 20 долларов довезти нас утром до Аракаки.