Активировав транспортную программу, я мысленно вознес мольбу святым Хабблу и Копернику и выбрался под открытое небо. Для надежности действия «Нептуна» должны были направляться жесткими гамма-импульсами, чтобы ему ничего не удалось перепутать. Контейнер для сбора межгалактического газа я закрепил на внешней стене станции, в особом манипуляторе, чтобы чуткому негэнтропу не пришлось покидать эту стальную коробку.
По совести говоря, главным в этом путешествии было совсем не исследование газа, а пересечение квазара в 10-мерном пространстве-времени… Я так проложил траекторию, что ее 4-мерная проекция проходила точно через центр квазара, прямо сквозь буйство его мощных полей. Причем и в прямом, и в обратном направлении. То есть на самом деле бедный «Нептун» слетает на пятнадцать мегапарсеков (в десятки раза дальше, чем он думает), пересечет пояс квазаров и вернется, по дороге сделав недолгую остановку для забора пробы.
Мы с энтропом встали поодаль, за ограждением из поля, и наблюдали за стартом. Первые метры «Пионер» преодолел на антинейтронах, затем включился азотный двигатель, и в глазах зарябило от трех мощных факелов тепла и света. Выхлопные струи легко достигли почвы, и в небо взметнулись широкие пылевые смерчи. По трещинам потек углекислый газ, моментально испаряясь белым дымом, но мы под защитой силового поля были в безопасности. Эдак, без адаптации, можно и ожог заработать…
– Мой брат вернется? – встревоженно спросил «Хаос» на радиочастоте.
– Очень быстро, всего через двадцать минут, – заверил я. – Можешь послать ему плазменный привет.
Он поморгал световым передатчиком, размахивая при этом руками, но негэнтроп, наверняка в ужасе сидящий в углу жилого отсека, вряд ли что-нибудь заметил. За дальнейшим путем станции удобнее было следить с орбиты, и мы вернулись в дом. Энтроп отправился инспектировать владения (он не поверил, что «Нептун» скоро вернется, и поддался хозяйственному зуду), а я прошел в лабораторию и включил трансляцию изображения с «Зеницы». Инфракрасная камера отчетливо, немного сбоку показывала неказистую тушку станции «Пионер».
Если смоделировать кругооборот материи в моей Галактике, то получится великолепное зрелище. Его можно повесить на стене и любоваться им в минуты раздумий и отдыха. Я однажды видел такую динамическую картину, весьма талантливо сконструированную, в одном из офисов Гелиодезической Комиссии. Остывший газ поглощается черной дырой, по дороге закручивается по спирали и снова нагревается, и его энергия истекает обратно в межгалактическое пространство в виде мощных гамма-потоков. Они выбрасываются за пределы галактик в двух противоположных направлениях вдоль оси ее вращения. Скоро эти потоки сливаются в единый взрыв, равный по силе десяти миллиардам сверхновых, и газ внутри галактического кластера опять раскаляется. Черная дыра в такой активной галактике – космический термостат… И так десятки раз, пока сингулярность не поглотит все доступное ей вещество без остатка. Если бы я был космологом, непременно сказал бы чиновникам из ГК «раскаленное спасибо» (так, по-моему, говаривали предки).
Моя галактика, вполне возможно, именно такая, и через один-два миллиарда лет ее потрясет колоссальная космическая катастрофа, звезды сойдут с орбит и потеряют планеты. Бета испарится, несмотря на свою долгую и славную историю.
Через восемь минут после старта станция перешла в режим свободного полета, чтобы избавиться от вектора собственного ускорения, и еще через две секунды исчезла с экрана, направляясь за пределы галактики.
Марина-49
Планета Анны-32 крутилась на расстоянии в двадцать четыре миллиона километров от нейтронной звезды, и естественных источников света тут не имелось. Скорость вращения и масса планеты были ужасны. Никлас никогда не понимал людей, предпочитающих такие чудовищные условия жизни. Разумеется, ни о каких растениях и тем более животных говорить не приходилось – огромный искусственный камень, надетый на орбиту звезды, состоял из тяжелых металлов, керамики и их сплавов.