Путешествия П. А. Кропоткина

путешественники всё думали о трудностях, которые встретятся при

перевале через хребет, и удивлялись, как справится с ними этот

старый и жалкий с виду чиновник.

Он медленно двигался впереди каравана. Через некоторое

время чиновник остановился и вылез из своей таратайки.

Тогда Кропоткин и Сафронов спешились, подошли и

остановились неподалеку от него.

Китайский чиновник выдернул несколько волос из гривы своего

коня, навязал их на ветку и воткнул ее в довольно большую, метра

в четыре высотой, груду камней, сваленных при дороге.

Кропоткин с недоумением взглянул на Сафронова, и старшина

объяснил ему, что чиновник выполняет местный обряд.

Куча камней при дороге — это так называемый «обо», куда

всякий путешественник, проезжающий мимо, кладет свой камень и

привязывает к палке или к кустику часть конской гривы или

несколько тряпок в благодарность горному духу за благополучно

совершенный путь.

— А какой же путь пройден? — спросил, все еще недоумевая,

Кропоткин.

Сафронов подошел к чиновнику и начал с ним объясняться.

Оказалось, что это и было место перевала через Большой Хин-

ган. Отсюда до самого Амура нет больше гор, дорога идет в

долинах между горами.

Совершив обряд, китайский чиновник вернулся в свою таратай-

ку и начал спускаться вниз по дороге.

Сильное радостное волнение охватило весь караван.

— Отсюда реки текут уже в Амур! — восклицали казаки.

Сверху, с перевала, они смотрели, как таратайка увозила

старого чиновника. Спуск был крутой, но дорога по нему шла

зигзагами. Она спускалась к потоку, пробивающемуся среди гор к

широкой долине.

Кропоткин раскрыл китайскую карту и начал ее рассматривать.

Он пришел к заключению, что нижний поток — это какой-нибудь

приток реки Нонни, впадающей в Сунгари. Стало очевидно, что

до Амура уже нет никаких естественных преград. Осматривая с

перевала развернувшийся перед ним широкий простор, Кропоткин

уже знал, что путь к Амуру через Большой Хинган, открывать

который он шел, найден.

Молодой географ испытывал подлинный восторг от сознания

сделанного открытия.

Все казаки последовали примеру китайского чиновника и

привязали к ветвям обо по пучку волос из гривы своих коней. Только

один Кропоткин воздержался от этого суеверного обычая.

«Сибиряки вообще побаиваются языческих богов, —

рассказывал Кропоткин. — Они не очень высоко ставят их, но так как

считают их способными на всякую пакость, то предпочитают лучше не

ссориться с ними: отчего не подкупить их небольшим знаком

внимания!»

На перевале оказалась и другая достопримечательность: стояли

такая же вторая груда камней, покрытая сверху хворостом. Эти

была могила какого-то шамана или орочонского родоначальника.

С перевала вниз вел хорошо разработанный спуск. Всем

участникам экспедиции — и Кропоткину и казакам — было теперь понятно,

что прямой путь на Амур доступен: перевал и спуск совсем но

трудны.

Ведя наблюдения над рельефом, определяя высоту различных

точек, Кропоткин установил, что Большой Хинган — это не горный

хребет, как о нем рассказывали старики в Забайкалье, а обширное

и высокое нагорье, окруженное хребтами, разрезанное падями.

Нагорье это далеко тянется в направлении с юга на север по окраине

огромной степи, которая тоже приподнята очень высоко. Кро

поткин установил также, что западные склоны Большого Хинганм

легко доступны, пологи, разрезаны горными долинами, покрытыми

в нижней части лесами, а в верхней — лугами.

Это открытие впервые было сделано Кропоткиным. На всех

тогдашних картах — китайских, а вслед за ними русских и

европейских — нагорье Большого Хингана было показано как горный

хребет.

Открытие Кропоткина было очень высоко оценено примерно

через тридцать — тридцать пять лет, когда к Тихому океану решили

провесги железную дорогу через Маньчжурию. Она проложена

очень недалеко к югу от того места, где караван Кропоткина

пересек высокое нагорье и спустился в долину реки Нонни.

С перевала путешественники поторопились вниз: дул сильный

ветер. Караван спустился по той же дороге, по которой проехал

китайский чиновник. Она шла по карнизам крутого склона. Часа

через два караван уже двигался по яркозеленому лугу, где горели

огни орочонского табора. Тут же неподалеку была стоянка

маньчжурских солдат, которые направлялись держать караул к нашей

границе, на берегу Аргуни.

Орочонский табор поражал нищетой и грязью. Зато солдаты и

сопровождавшие их чиновники выглядели сытыми, довольными.

В таборе шел пир. Оказалось, маньчжурские солдаты продали

орочонкам просовую водку за лосиные и козьи шкуры, и те

пировали без мужей. Водку пили все, в том числе и дети.

Вот как описал это Кропоткин в своем дневнике:

«Дети, с открытыми ртами, грязные, ободранные, сидят у

костров, давая огню свободно играть на их белых, прелестных зубах.

Глазенки так и искрятся в ожидании пищи. Картина дополняется

громадными растрепанными лиственницами и несколькими

десятками лошадей, привязанных к деревьям.

Началось угощение, болтовня — казаки говорят по-орочонски не

хуже самих орочон, — и крошечная чашка с просяной водкой то и

дело наливается и обходит всех. Долго продолжалось веселье; наш

тунгус, бывший в караване, всю ночь прогулял, так что на