Путешествия по розовым облакам

– Ну вот, гляди, дорогой, как ты хотел! – не обращая на нас никакого внимания, сразу скакнула к Вальке. Широким мушкетерским жестом дернув с головы дырявую дачную панаму, обнажила абсолютно лысую башку, стриженную под ноль. Причем не машинкой, а ножницами. Получилось что-то похожее на оболваненного барана, которых скубут на отгонных пастбищах впопыхах и по пьяни.

– Знаете ли, – ухмыльнулась умиротворенно, – очень хочется после этакого вступить в комсомол, – добавив с неподдельной грустью, – вот сейчас видно, что я действительно одинокое чмо. Уверена, примут даже без прохождения кандидатского стажа, как борца за идею…

– Ну, твари, держись! – внезапно изменив интонацию, прорычала куда-то в пространство, злобно пригрозив кулаком. Впоследствии это стало ее профилирующим качеством. Что странно, именно оно привело «Чмо» к немалому жизненному успеху, когда демократические силы назначили ее главной в какой-то разудалый телерадиоколлектив. Там лютой мстительностью она заставила всех трястись до коллективного паралича, особенно когда стала требовать публичной похвальбы ее эротических романов.

С Валькой, конечно, ничего не получилось. И слава Богу! Как многие подобные эпатажницы, в личных отношениях очень скоро становилась невыносимой, особенно вспышками разудалого идиотизма, частотелесного свойства. Вдруг внезапно хватала бедного Валена в укромном уголке городского парка и со страстным стоном требовала: «Давай прямо здесь!..»

Однако, благодаря лапышевской протекции, историко-филологический таки вымучила, где истории оказалось на три копейки, а вся филология сводилась к куплетам, что после третьей рюмки любила декламировать кому попадя:

…И дорога моя колдоебистая,
И судьба моя забубенная,
И глаза мои слепошарые,
И нога моя растопырная,
И тоска моя тупорылая…

Через годы, как я уже говорил, перешла на прозу, где все сюжеты сводились к эпиграфу, который сама и придумала:

Вот и верь после этого людям,
Я любила его при луне,
А он взял мои девичьи груди
И узлом завязал на спине…

Однажды, собрав манатки, ушла, смачно плюнув на парадное валькино фото, которым тот страшно гордился, поскольку снят рядом с секретарем крайкома партии по фамилии Текилла и с грамотой Союза журналистов в руках. Понизу губной помадой написала: «Если задумаешь вешаться, не забудь выключить свет. Уже не твоя, но по-прежнему одинокая. Надеюсь, ненадолго».

По этому поводу тем же вечером мы славно посидели, радуясь, что хорошо отделались.

– М-да! – глубокомысленно изрек Мишка. – Уверяю, ее ждет большое будущее. Вот ты, Вален, как профессиональный страдатель, чего по Ленке сох? А? Потому что страсти настоящей не ведал. Помнишь, как Чехов градуировал дам: «Не женщина, а коньяк с лимоном!» Это как раз Чмо и есть. А Ленка так себе, дистиллированная водичка. Только на мурлыканье и способна. Наталья Георгиевна же, уверяю, при своих прорывных технологиях, пойдет далеко…

И не ошибся! Натулины пикантности (мягко говоря) были не просто впечатляющими, они сыграли в ее судьбе определяющую роль. Особенно, когда стала расчетливо прокладывать путь в будущее с участием лиц, способных быстро и продуктивно решать ее личные проблемы. Валек оказался в той компании недолгим исключением. Оказалось, что ей надо было просто унести ноги из Домбая, где, как позже признавалась, за долги пытались отдать тому самому чабану, в папахе которого с нашей помощью и удрала.

Итогом формирования репутации стало общение с серьезными персонами (особенно командированными из столицы), что и создало славу опытной валютной тигрицы. К тому же довольно продолжительно оставалась некой золотой кредитной карточкой, съемом с которой владел обладатель заветного кода, маленький карапузообразный человечек с багровой рожей, начальничек над всей прессой, что настойчиво вел ее и других таких же «колдоебистыми» путями обеих дебютных профессий, исключительно всегда в собственных шкурных интересах.

Так уж сложилось, что вскоре «чмо» оказалась «украшением стола», за которым, как выяснилось (батюшки!) сиживал даже наш достопочтимый Илья-пророк. Вот те и играй, Адель, в час упоения!

Спаси нас, Господи, если можешь… Жизнь, братцы, сложная штука, и лично я давно пришел к выводу, что не нам, грешным, ее править…

Подвал как вершина мироздания

Вскоре Валькину лабораторию перевели в просторный подвал в том же здании мединститута, только с отдельным входом. Стало много удобнее. Как-то все начало превращаться в вольнодумствующий клуб по интересам. Прямо с многолюдной улицы Седина заходили разные, как правило, интересные люди, которым на этажах реальной жизни становилось тошновато. Хотелось чего-то нового, искреннего, неожиданного, свободного от скучных партсобраний и если что случалось, то это суровые персональные дела, когда какого-нибудь бедолагу разбирали на составные части.