Путешествия с Геродотом

— We go![18] — интригующе и вместе с тем повелительно говорит Ахмед; еще раньше он пообещал мне, что с вершины этого минарета я увижу весь Каир. — Great view![19] — заверял он. Идем. Но пока ничего хорошего не видно. Лесенка узенькая и скользкая, так как ступеньки засыпаны песком и штукатуркой. И хуже всего, что нет перил, никаких поручней, скоб, веревки, словом, ничего, за что можно было бы уцепиться.

Но ничего — идем.

Идем и идем.

Самое главное — не смотреть вниз. Ни вниз, ни вверх. Смотреть только вперед, вперив взгляд в ближайшую точку, в ту ступеньку, которая находится на уровне глаз. Отключить воображение, воображение обязательно нагонит страху. Пригодилась бы какая-нибудь йога, какая-нибудь нирвана и тантра, какие-нибудь карман или мокша, что-нибудь, что позволило бы не думать, не чувствовать, не существовать.

Но ничего — идем.

Идем и идем.

Темно и тесно. Головокружительно круто. Отсюда, с вершины минарета муэдзин пять раз в день созывает правоверных на молитву. Это протяжные, напевные призывы, порой весьма благозвучные: возвышенные, проникновенные, романтические. Ничто, однако, не указывало на то, что наш минарет использовался для этой цели. Казалось, его покинули много лет назад, здесь пахло гнилью и вековой пылью.

Не знаю, то ли от потраченных на покорение минарета сил, то ли от неопределенного и постоянно нарастающего страха, я начал ощущать усталость и отставать. И тогда Ахмед стал подгонять меня:

— Up! Up![20] — А шел он следом, лишив меня возможности отступления, маневра, бегства. Я не мог развернуться и обойти его: сбоку разверзалась пропасть. Что поделаешь, придется идти дальше.

Идем и идем.

Мы поднялись уже очень высоко по этой лестнице без перил, и было страшно, потому что любое резкое движение одного из нас привело бы к падению вниз обоих. Мы вошли в парадоксальный клинч неприкасаемости: сначала вниз полетит тот, кого коснулись, тотчас за ним — тот, кто коснулся.

Но позже эта симметричная система изменилась не в мою пользу. На самой вершине сделана окружающая минарет маленькая и узкая терраска — место для муэдзина. Обычно оно огорожено каменным или металлическим барьером. Здесь, видимо, барьер был металлическим. Но за столько веков он успел проржаветь и отвалиться, так что у этого узкого выступа на стене не было никакого ограждения. Ахмед легонько вытолкнул меня наружу, а сам, стоя на лестнице и безопасно прислонившись к проему в стене, сказал:

— Give me your money[21].

Деньги у меня лежали в кармане брюк, и я боялся, что, сделав самое незначительное движение рукой, я упаду с этой высоты. Ахмед заметил мои колебания и повторил, но уже настойчивее:

— Give me your money!

Возведя очи горе лишь для того, чтобы не смотреть вниз, я осторожно засунул руку в карман и медленно вынул бумажник. Он взял его, не говоря ни слова, развернулся и стал спускаться.

Теперь самым трудным казался каждый сантиметр пути с открытой террасы до первой ступени лестницы — пути, составлявшего менее метра. А потом — геенна схождения вниз, на чужих ногах, тяжелых, парализованных, как будто вросших в камень ступеней.

Сторож открыл мне ворота, а какие-то дети — в этих переулках проводников лучше них не сыщешь — вывели меня к такси.

Я еще несколько дней прожил на Замалике. Ходил в город по той же самой улице и каждый раз встречал Ахмеда. Он стоял на том же самом месте, контролируя свой ареал.

И смотрел на меня пустыми глазами, как будто мы раньше никогда не встречались.

Думаю, я тоже смотрел на него пустыми глазами, как будто мы раньше никогда не встречались.

Концерт Армстронга

Хартум, Аба, 1960

По прилете в Хартум я взял такси и сказал водителю: «Отель “Виктория”». Но тот не говоря ни слова, без расспросов и объяснений привез меня в гостиницу «Гранд».

— У них так всегда, — объяснил встреченный здесь ливанец. — Если в Судан приезжает белый, значит, считают они, он наверняка англичанин, а если англичанин, то, само собой, должен жить в «Гранде». Не жалейте, «Гранд» хорошее место для встреч, вечером все сюда приходят.

Доставая из багажника мой чемодан, водитель другой рукой описал полукруг, показав на открывающийся передо мной вид, и гордо добавил: «Blue Nile!»[22] Я посмотрел на протекавшую внизу реку: серо-изумрудная, очень широкая и быстрая. Гостиничная терраса, длинная и затененная, как раз выходила на Нил, а от реки ее отделял широкий бульвар, вдоль которого росли старые раскидистые фиговые деревья.