— Более того, — продолжал Таф, — природа с'атлэмского кризиса такова, что она допускает лишь божественное вмешательство. Представим на минуту, что я согласился продать вам «Ковчег», как вы просили. Неужели вы действительно полагаете, что ваши экологи и биотехнологи, как бы они ни были опытны и преданы делу, сумеют найти ответ, который решил бы проблему на долгое время? Думаю, вы слишком умны, чтобы впасть в подобное заблуждение. Я не сомневаюсь, что эти мужчины и женщины — чей интеллект и образование намного превосходят мои — имея в своем распоряжении все ресурсы этого биозвездолета, конечно же, придумают множество гениальных решений, временных мер, которые позволят с'атлэмцам плодиться еще одно столетие, может быть, два, а может быть, даже три или четыре. И все же в конечном итоге эти меры тоже окажутся неудовлетворительными, как и мои скромные предложения пяти— и десятилетней давности, как и все прорывы, которых достигали ваши технократы в прошлые века. Толли Мьюн, на проблему населения, растущего в неразумной геометрической прогрессии, нет ответа — ни рационального, ни справедливого, ни научного, ни технического, ни гуманного. Ее можно решить только с помощью чуда — хлебов и рыб, манны небесной и тому подобного. Дважды я потерпел поражение как инженер-эколог. Теперь я надеюсь одержать победу как Бог, так нужный С'атлэму. Если бы я и в третий раз подошел бы к вашей проблеме как простой человек, я бы опять ничего не добился. И тогда ее решили бы другие боги, более жестокие, чем я — чума, голод, война и смерть. Следовательно, я должен отбросить на время свою человеческую природу и действовать как Бог, — Таф замолчал и, моргая, посмотрел на Толли Мьюн.
— Вы уже давным-давно отбросили свою человеческую природу, — набросилась она на него. — Но вы, черт возьми, не бог. Дьявол — это может быть. Больной манией величия — это уж точно. Чудовище! Вы чудовище, а не бог.
— Чудовище, — повторил Таф. — Несомненно. — Он моргнул. Его длинное белое лицо оставалось как всегда неподвижным, но в голосе его появилось нечто странное, чего она никогда раньше не слышала, и это встревожило и испугало ее. Это нечто было похоже на чувство. — Вы глубоко ошибаетесь, Толли, — возразил он.
Черныш тоненько, жалобно мяукнул.
— Ваш кот лучше понимает холодную реальность, которая вас окружает, — сказал Таф. — Может быть, мне объяснить все сначала?
— Чудовище, — сказала она.
Таф моргнул:
— Вечно мои благие намерения недооценивают и встречают лишь незаслуженными обвинениями.
— Чудовище! — повторила она.
Таф быстро сжал правую руку в кулак, потом медленно разжал.
— Очевидно, какой-то нервный тик резко сократил ваш словарный запас, Первый Советник.
— Нет, — ответила она, — просто это единственное слово, которое вам подходит, черт возьми.
— Несомненно, — сказал Таф. — В таком случае, раз я чудовище, мне и поступать следует, как чудовищу. Учтите это, Первый Советник, когда будете принимать свое решение.
Черныш вдруг дернул головой и уставился на Тафа, словно увидал на его длинном бледном лице что-то, не видимое другим. Кот зашипел и попятился назад; густая серебристо-серая шерсть встала дыбом. Толли Мьюн нагнулась и взяла его на руки. Кот шипел и дрожал.
— Что? — встревоженно спросила она. — Какое решение? Все решения приняли вы. О чем это вы говорите?
— Позвольте мне сообщить, что пока в атмосферу С'атлэма не выпущено ни одной споры манны, — сказал Хэвиланд Таф.
Она фыркнула.
— Ну и что? Вы же заключили эту паршивую сделку, мне вас не остановить.
— Несомненно. Прискорбно. Может быть, вы все-таки найдете способ. А сейчас прошу вас ко мне. Дакс ждет ужина. Для своей трапезы я приготовил отличное пюре, еще могу предложить вам холодное могаунское пиво — достаточно крепкий напиток, пригодный и для богов, и для чудовищ. И, разумеется, в вашем распоряжении мои системы связи, если вы захотите что-нибудь сообщить своему правительству.
Толли Мьюн открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь язвительное, но передумала.
— Вы действительно имеете в виду то, что я подумала? — изумилась она.
— Трудно сказать, — ответил Таф. — Кошка-телепат сейчас есть только у вас, мадам.
Затем было бесконечно долгое возвращение в полном молчании и бесконечно долгий, неловкий ужин.
Они сидели за столом в углу длинного, узкого зала связи в окружении пультов, телеэкранов и кошек. Таф, держа на коленях Дакса, методически поглощал свой ужин. С другой стороны стола Толли Мьюн ковырялась в своей тарелке. У нее не было аппетита. Она чувствовала себя усталой и сбитой с толку. И испуганной.
Ее замешательство отразилось и на Черныше: он съежился у нее на коленях и лишь изредка поднимал над столом голову, чтобы предостерегающе порычать на Дакса.
И наконец наступил тот момент, которого она ждала. Зазвенел звонок, замигала синяя лампочка — кто-то хотел с ними связаться.
Толли Мьюн вздрогнула и быстро обернулась. Черныш испуганно спрыгнул с колен. Она сделала движение, чтобы встать, но застыла в нерешительности.