Путешествия Тафа (сборник)

— Я ввел в программу строгую инструкцию, чтобы меня ни в коем случае не беспокоили во время еды, — сказал Таф. — Следовательно, это вас.

Синяя лампочка вспыхивала и гасла.

— Вы не бог, — сказала Толли Мьюн, — и я, черт возьми тоже. Я не желаю этого проклятого бремени, Таф.

— Может быть, это командующий Вальд Обер, — заметил Таф. — Думаю, вам лучше ответить, пока он не начал обратный отсчет.

— Права нет ни у кого, — продолжала Толли Мьюн, — ни у вас, ни у меня.

Он задумчиво пожал плечами.

Лампочка все мигала.

Черныш завыл.

Толли Мьюн сделала два шага по направлению к пульту, остановилась и повернулась к Тафу.

— Бог — это созидание, — с появившейся откуда-то уверенностью сказала она. — Вы можете разрушать, Таф, но не можете создавать. Поэтому-то вы и чудовище, а не бог.

— Создание жизни в чанах для клонирования — ежедневное и обычное дело в моей профессии, — возразил Таф.

Лампочка продолжала мигать.

— Нет, — сказала она. — Вы воспроизводите жизнь, но не создаете. Она должна была когда-нибудь и где-нибудь существовать, и у вас должны быть образцы клеток или ископаемые остатки, что-нибудь — иначе вы беспомощны. Да, черт возьми! О, конечно, вы можете создавать — так же, как и я, как и любой мужчина и любая женщина во Вселенной. Деторождение, Таф. Вот где настоящая власть, вот где настоящее чудо — это единственное, что делает нас, людей, сродни богам, и именно это вы предлагаете отнять у девяносто девяти целых и девяти десятых процента населения С'атлэма. К черту! Никакой вы не создатель, никакой не Бог!

— Несомненно, — бесстрастно согласился Таф.

— Так что вы не имеете права принимать такие решения, — сказала она, — и я тоже, черт возьми.

Она быстро и уверенно подошла к пульту и нажала кнопку. По экрану побежали разноцветные пятна, из которых возник зеркальный боевой шлем, украшенный стилизованным изображением глобуса. Под темной пластико-стальной маской светились два красных сенсора.

— Командующий Обер, — обратилась Толли Мьюн.

— Первый Советник Мьюн, — сказал Вальд Обер, — я беспокоился. Союзные послы говорят репортерам какие-то невероятные вещи. Мирный договор, новый расцвет. Это правда? Что происходит? У вас все в порядке?

— Да, — ответила она. — Послушайте меня, Обер, и…

— Толли Мьюн, — перебил ее Таф.

Она резко повернулась к нему:

— Что?

— Если деторождение — признак божества, то тогда кошки тоже боги. Они тоже воспроизводят себе подобных. Позвольте мне заметить, что за очень короткое время возникла такая ситуация, что у вас стало больше кошек, чем у меня, хотя вы начинали с одной пары.

Толли Мьюн бросила на него сердитый взгляд:

— Я вас что-то не понимаю, — она отключила звук, чтобы Обер не услышал слов Тафа. Вальд Обер беззвучно открывал рот и жестикулировал.

Хэвиланд Таф сжал пальцы.

— Я просто говорю вам, что хотя я и люблю кошек, я все же принимаю меры по контролю за рождаемостью. Я принял это решение, взвесив все за и против. В конце концов, как вы увидите, есть только два выхода. Вы должны или смириться с необходимостью обсуждать плодовитость своих кошек, причем, должен добавить, без их согласия, или же в один прекрасный день вам наверняка придется спускать целый мешок новорожденных котят через тамбур в холодный вакуум космоса. Если вы не сделаете выбора, он будет сделан за вас. Непринятие решения — потому что у вас нет права — это тоже решение, Первый Советник. Воздерживаясь от голосования, вы тоже голосуете.

— Таф! — страдальчески воскликнула она, — не надо! Я не хочу этой проклятой власти.

Дакс вспрыгнул на стол и обратил на нее свой золотистый взор.

— Профессия бога еще труднее, чем профессия эколога, — сказал Таф, — хотя, должен заметить, что когда я взвалил на себя эту ношу, я знал, что это рискованно.

— Нет, — вздрогнула она. — Не говорите так. Дети не котята. Они люди, они, они… у них есть власть ума, власть сердца… Они рациональны, и это они должны сделать выбор — они, а не я. Я просто не могу сделать его за них — за миллионы, миллиарды людей!

— Несомненно, так, — заметил Таф. — Я забыл о замечательном народе С'атлэма и о его многовековой истории рационального выбора. Разумеется, они заглянут в лицо войне, голоду и чуме, а потом, миллиард за миллиардом, изменят свои привычки и бодро разведут тучи, которые сгущаются над С'атлэмом и его величественными башнями. Как странно, что я этого не понял.

Они пристально смотрели друг на друга.

Дакс замурлыкал. Потом он подобрался к тарелке Тафа и стал лакать из нее грибное пюре. Черныш потерся о ногу Толли Мьюн, подозрительно поглядывая на Дакса.

Толли Мьюн медленно-медленно повернулась к пульту; ей казалось, что это движение длится целый день — неделю, год, всю жизнь, сорок миллиардов жизней. Но между тем прошло одно мгновение, и когда она взглянула на экран, все эти миллиарды забылись, как будто их и не было.

Толли Мьюн посмотрела на холодную немую маску, глядевшую на нее с экрана, и в этом темном блестящем куске пластика она, как в зеркале, увидела все безликие ужасы войны. Под маской горели мрачные, лихорадочные глаза голода и болезни. Она снова включила звук.