Тримпон представил меня своей дочери, красивой девушке лет шестнадцати; стриженые волосы придавали ей очень современный вид. Она была одета в длинное, до пят клетчатое платье, скрепленное на плечах чеканными серебряными застежками. Я бы не отличил ее от привычных мне молодых людей, хотя ей не доводилось ни разу в жизни видеть автомобиль или слышать радио. Она не подозревала о существовании магазинов женской одежды или капризах моды, и, когда она выйдет замуж и будет рожать ребенка, ее не повезут в клинику. И все же ничто или, чтобы быть точным, почти ничто не выделяло ее из среды сверстниц на Западе.
Мы были современниками — она, ее отец и я. Мы абсолютно одинаково реагировали на жалость и сострадание, гнев и неудовольствие. Мы хохотали над одними и теми же вещами и говорили на одном языке.
На Западе часто думают, что игрушки «новой» цивилизации сделали нас другими. Это не так. Разве у этой девушки иные мечты и желания? Она тоже хочет быть счастливой и красивой, любить и быть любимой, болтать с подружками, привлекать внимание. Какое дело, что на бутанке иное платье? Какая разница, что она готовит у очага, а не на электрической плите или что музыка, которая ей нравится, не так ритмична?
Мне не приходилось искать слов, хотя собеседники в Бутане подчас и удивлялись ходу моей мысли. Удивление вызывало лишь качество одежды — я щупал их кхо, а они мяли пальцами терилен моих брюк. В остальном все было понятно и просто.
В чем же заключался так называемый прогресс? Где признаки того, что я принадлежу к более «высокоразвитой» цивилизации? Неужели в знании факта, что нитрат серебра чувствителен к свету, что очищенная нефть приводит в движение поршень цилиндра, а пенициллин убивает микроорганизмы?
Разве мог я сказать властителю здешнего закона, что мы нашли лекарство от людских невзгод, сумели придать более глубокий смысл жизни или способны ответить на все вопросы, разрешить все сомнения, которые обуревают человека равным образом в Бутане, как и в любой другой стране? Рядом с тримпоном Тонгсы я был ребенком, а знания, почерпнутые в Сорбонне и Оксфорде, бледнели в сравнении с его мудростью…
В тот вечер я разделил с тримпоном скромный ужин — рис с пряностями. Это лишний раз убедило меня в том, что, за исключением почестей, связанных с его рангом, жизнь знатного господина ничем не отличается от жизни его подданных и подчиняется тому же полумонастырскому уставу.
Обеспокоенный моим комфортом, властитель закона велел слуге отнести в домик одеяла и ковер. При свете факела я соорудил себе на полу постель и, совершенно измотавшись за день, мгновенно уснул.
Утром, когда я открыл ставни на оконцах, то увидел напротив лужайку с двумя огромными кипарисами и побеленное шале. Там, мне сказали, останавливается король, приезжая в Тонгсу; в этом доме он родился в 1925 году.
Цитадель примыкала к склону горы и кончалась полукруглой башней, выдвинутой вперед, на гребень, где мы восседали накануне вечером с тримпоном. Эта башня называется «тадзонг» (форпост) и вместе с центральной башней и четырьмя бастионами поменьше составляет в плане букву V, причем угол нацелен на гору. Неприступная твердыня сверкала на солнце побеленными стенами, подчеркнутыми широкой красной полосой на уровне крыш.
Где Тенсинг и Вангду? Я отправился к дому тримпона. Возле дверей толпился народ, внутри тоже было множество людей — часть сидела рядом с властителем закона, остальные, стоя, дожидались приказаний.
Мне подали чай. Тримпон отечески поглядел на меня и сказал, что фестиваль начнется через час. Праздник был приурочен к открытию большой ярмарки в Тонгсе — она входила в королевский план включения Бутана в систему товарообмена, при которой можно будет пустить в обращение деньги. По такому случаю тримпон пригласил тибетских торговцев и велел выстроить для них бамбуковые павильоны.
Весть о ярмарке разнеслась по всему району, дойдя до самых отдаленных долин и заброшенных монастырей. Чтобы привлечь в крепость как можно больше людей, тримпон решил устроить представление священных чамов. Это новогодние танцы, в которых духи смерти и зла терпят поражение перед носителями учения Будды. Когда двухдневное «шоу» закончится, лучшие лучники крепости Тонгса будут состязаться в благородном искусстве стрельбы.
Сотни бутанцев уже прибыли в цитадель. Мужчины облачились в свои выходные кхо. Женщины щеголяли в переливчатых шелковых блузках и узких длинных платьях, скрепленных узорчатыми серебряными пряжками, инкрустированными бирюзой. Толпа весело гомонила возле дома тримпона и на поле. Горные лошадки с колокольцами и помпонами из красной шерсти под нарядными седлами, в которых сидели пожилые люди или по двое, по трое ребятишки, степенно прохаживались по гребню. Несколько раз промелькнули кочевники; их грубые одежды из коричневой ячьей шерсти выделялись на фоне праздничных платьев остальных, за пояс были заткнуты большие кинжалы.