Путешествия в Святую Землю. Записки русских паломников и путешественников XII-XX вв.

Никифор принялся за работу очень деятельно. Испортил нам одну покупку земли внутри Иерусалима так, что она никуда не годилась: пред приобретенным, казалось, хорошим и близким ко Гробу Господню участком, вдруг, уже по совершении купчей и безвозвратном окончании всех счетов, явилась полоса чужой земли, препятствующая постройкам: если бы мы решились что-либо поставить на этом месте, пред нашими зданиями вырос бы немедля забор! Кроме того, самая очистка места требовала больших издержек. Чтобы доказать, что грунт нового участка ненадежен, архитектор, строивший за Иерусалимом, велел немного копнуть, и тотчас же наткнулись на купол какого-то храма! На купол!.. Роясь дальше, отыскали остатки древней стены!.. Так, новый Иерусалим местами стоит на Старом...

В последующих своих интригах греки нашли возможность устранить предпринятое нами возобновление одного древнего храма в Вифлееме и удалили с горы Фавора настоятеля тамошнего монастыря, болгарина И ринарха, потому только, что мы ему покровительствовали. Что касается собственно постройки «греческих гостеприимных домов», и она также началась, с половины 1862 года, на той пустоши, которая мелькнула в переулке налево, когда мы с вами въезжали в Иерусалим. Таким образом исчезала навеки старая цистерна Вирсании.

Теперь для вас понятна, читатель, излишняя заботливость греческой братии Иерусалима о своих русских гостях. Греки, прежде всего, хотят заявить каждому русскому, что они не очень понимают что такое вокруг них творится; хотят заявить, что ссориться им с нами не из-за чего, что они всегда были и будут верными друзьями русских, что это иначе и быть не может, и тот грубо ошибается, кто воображает, что греков и русских в Иерусалиме, и вообще в Палестине, можно разбить на два разные лагеря: это-де было и есть одно войско и один лагерь. Одни интересы, одно дело связывает их; нет у них ни отдельных потерь, ни отдельных приобретений. «А будете что-то такое замышлять против нас непонятное, будете коситься, да хардыбачить, так и мы тоже покажем, что у нас есть зубы. Но... ради Бога, остановитесь, поверните назад, к старому, и будем жить мирно. Что до поклонников, возьмите их на здоровье».

Все это не мудрые по-книжному, но мудрые житейскою опытностью и характерные черные рясы, беседовавшие с нами в келье Серафима, старались передать нам по-своему, как умели, подливая поминутно в опустелые рюмки араку и любезно рекомендуя кизиловое или другое восточное варенье.

Практический Никифор глядел немного мрачно. Желая сказать ему что-либо лестное, мой спутник заметил о библиотеке, вверенной ему попечению, то же самое, что заметили уже ему, слишком двадцать лет назад, известные путешественники по святым местам, Норов и Муравьев; но молча поглядел Никифор. Потом стал глядеть на стену и на потолок. В его молчании и несколько остром и сериозном взоре таился такой смысл: «Эх, вы! наладили одно: библиотека, да библиотека! На это каждый из вас здоров, а вот как пришлось разбирать грамоту понужнее старых фолиантов, так вы тут и не тово, и спасовали хуже неученого подрясника!»

После закуски греки предложили гостям взобраться на террасу Авраамиева монастыря, посетить обитель Иакова, брата Божия; все это тут, подле Гроба Господня. Впрочем, греки так любезны, что пожалуй обошли бы с нами весь Иерусалим; пошли бы и за Иерусалим, — куда хотите. Кроме любезности, они не прочь посмотреть куда именно вы пойдете; не архитектор ли вы, не агент ли какой, присланный для новых закупок, или других таинственных предприятий?

Не очень трудно обежать весь Иерусалим, по крайней мере все главные его улицы. Везде одно и то же, со стороны чистоты и порядков: московские мостовые, верблюжьи шкуры, разостланные по ним, сор, желтые собаки, спертый воздух. Дома то белые, то желтые, без малейшего напоминания о какой-либо архитектурной задаче. Клались какие-то кубики, один поменьше, другой побольше, причем никто не думал, никому и в голову не приходило произвесть эффект, выгодное впечатление. Слово: «эффект», как «извините» при толчке на улице, давно выброшено из словаря иерусалимских обитателей. Живется, дождь внутрь не каплет: чего еще? Если двинешься поближе к городским стенам — те же улицы, только пустее, безмолвнее. Есть и такие, где разве один раз в день встретишь человеческую фигуру. У самых стен, особенно в направлении к Сионским воротам, и еще вправо и влево от Дамасских, поражает зрелище незастроенных пустырей, покрытых камнями, мусором, навозом. Кое-где, на таких пустырях, зрится два-три немудрых деревца, но и они уже оживляют картину, и под иным, смотришь, сидит какой-нибудь старый турок и курит длинную трубку. Конь привязан возле. Сердито взглянет на вас этот турок, если вы начнете его студировать глазами, и проворчит что-нибудь такое, от чего бы не поздоровилось франку, если бы только услышать и понять это как надо. Но, во-первых, не слышно; а во-вторых, если бы вы и услышали, не поняли бы ничего, как иную крючковатую надпись на мечети или фонтане.