Путешествия во времени. История

Истории такого рода множились. Появился еще один способ реализовать уэллсовский фокус: ввести в сюжет дьявола. «Высокий, эффектный, смахивающий на Мефистофеля мужчина, которого я встречал иногда в бильярдной» появляется в рассказе Макса Бирбома «Енох Сомс: воспоминание о 1890-х годах» (Enoch Soames: A Memory of the Eighteen-Nineties), напечатанном в иллюстрированном журнале Century в 1916 г. Енох Сомс — «тусклый» человечек, сутулый, с шаркающей походкой, неудачник литературного Лондона 1890-х гг. Его, как и некоторых других писателей, беспокоит, каким он останется в памяти будущих поколений. «Через 100 лет! — восклицает он. — Только подумайте! Если бы я мог тогда вернуться к жизни — всего на несколько часов…»

Разумеется, эта реплика — сигнал к появлению на сцене дьявола. Он предлагает сделку — усовершенствованный вариант сделки с Фаустом.

«Parfaitement, — говорит он с французским прононсом. — Время — всего лишь иллюзия. Прошлое и будущее, они так же всегда присутствуют в настоящем, как и настоящее, или, по крайней мере, они всегда, как вы говорите, „в двух шагах“. Я переключу вас на любую дату. Я спроецирую вас… Пуф! И все».

Дьявол, что называется, в курсе всех новинок: подобно остальным, он тоже читал «Машину времени». «Но одно дело — писать о невозможной машине, — говорит он, — и совсем другое — обладать сверхъестественной силой». Дьявол произносит «Пуф!», и бедняга Енох получает желаемое. Перенесенный в 1997 г., он материализуется в читальном зале Британского музея и направляется прямым ходом к ящикам каталога с буквой С. (Можно ли точнее и лучше оценить литературную репутацию?) Там он узнает свою судьбу. Енох Сомс, читает он, это воображаемый персонаж в рассказе язвительного писателя и карикатуриста по имени Макс Бирбом[54], написанном в 1916 г.

В 20-е гг. XX века будущее казалось очень близким, оно наступало буквально каждый день. Новости никогда не путешествовали так быстро, их никогда не было так много (все благодаря развитию беспроводных средств передачи информации), и к 1927 г. Уэллс был сыт по горло. Он считал, что технологии связи достигли зрелости — чего стоят хотя бы беспроводная телеграфия, беспроводной телефон «и весь этот широковещательный бизнес». Радио в свое время начиналось как великолепная мечта — чудеснейшие плоды культуры, мудрейшие мысли и лучшая музыка должны были передаваться в каждый дом. «Шаляпин и Мельба пели бы для нас, президент Кулидж и мистер Болдуин обращались бы к нам просто, серьезно, напрямую; величайшие люди мира желали бы нам доброй ночи и обращались дружески; а случись пожар или кораблекрушение, мы бы слышали рев пламени и крики о помощи». Алан Милн рассказывал бы детям сказки, а Альберт Эйнштейн нес науку в массы. «Перед сном включались бы все спортивные результаты, прогноз погоды, советы по уходу за садом, лечению инфлюэнцы и точное время».

Но для Уэллса мечта обернулась своей отрицательной стороной. В ответ на просьбу New York Times оценить для читателей газеты состояние радио он разразился горькими жалобами — он был разочарован, как ребенок, обнаруживший в рождественском чулке одни только угольки. «Вместо первоклассной музыки к нам пришла музыка низкопробная в исполнении неизвестной группы из какой-нибудь деревни Литл-Бич-Пир». Вместо мудрейших голосов к нам обращаются «дядюшка Крикун и тетушка Болтушка». Даже треск статического электричества его раздражал. «И поверх всего этого старая милая матушка Природа с неподражаемым юмором развесила свою сеть „атмосферных разрядов“». Он с удовольствием готов был послушать немного танцевальной музыки после долгого дня, «но танцевальная музыка передается вечером совсем недолго и в любой момент может уступить место доктору Индюку, который будет вдумчиво и благожелательно, совсем не по-сектантски проповедовать».

Его оценка оказалась настолько суровой, что редакторы Times были поражены. Они подчеркнули, что Уэллс может судить только о тех радиопередачах, которые «он слышал за границей». Но Уэллс был не просто разочарован современным состоянием радио. Его хрустальный шар показывал, что все предприятие было обречено исчезнуть. «Будущее радиовещания подобно будущему кроссвордов или оксфордских брюк, и это очень мелкое будущее». Зачем кто-то будет слушать музыку по радио, если можно купить граммофонные записи? Радионовости рассеиваются как дым: «Радио выкрикивает свою информацию единожды, и после ее невозможно вспомнить». Для серьезных размышлений, говорил он, ничто не в состоянии заменить книги.