Путешествия вокруг света

Я должен упомянуть еще об одном товаре, имевшемся на нашем базаре, а именно о прирученных голубях и попугаях. Первые сильно отличаются от европейских как своей формой, так и богатством окраски. Иначе устроены у них и когти, которыми они цеплялись за канаты, как дятлы за деревья. Местные попугаи — величиной с нашего воробья и имеют яркое красно-зеленое оперение. Их красный хвост в четыре раза длиннее туловища. Эти птицы, которых к нам привезли очень много, были совершенно ручными: они спокойно сидели на руке хозяина и пищу принимали только из его рта. Страсть к приручению таких птичек и нежное с ними обращение могут служить еще одним доказательством кроткого характера этих островитян.

На островах Навигаторов, где природа столь расточительна, вероятно, можно было бы увидеть еще много неизвестных нам представителей растительного и животного мира. Тем обиднее, что мы не нашли здесь подходящей якорной стоянки, которая позволила бы, соблюдая необходимую осторожность, съезжать на берег. О плотности здешнего населения свидетельствует тот факт, что с одного лишь маленького Плоского острова к нам менее чем за час подошло около шестидесяти лодок, в каждой из которых находилось по семь-восемь человек. Если бы мы задержались здесь подольше, их число измерялось бы сотнями, ибо от острова отчаливали все новые и новые каноэ. Все пространство между судном и берегом было буквально усеяно лодками.

Наш базар стал еще оживленнее после того, как было завершено пополнение судовых запасов продовольствия. До сих пор ради сохранения порядка весь обмен с островитянами вел только один наш представитель. Теперь же я разрешил всем матросам меняться так, как им заблагорассудится. Один требовал с лодок одно, другой — другое. В обмен шли старые суконки, сломанные пуговицы и кусочки стекла. При этом стоял невообразимый шум. Матросы запасли для себя лично столько продовольствия, что в течение многих недель ели на завтрак жареных поросят, нашпигованных бананами, а также вдоволь наслаждались прекрасными фруктами. Все в один голос утверждали, что такой благодатной земли им еще не приходилось видеть.

Торговля была прервана появлением крупного каноэ, шедшего в окружении более маленьких; это каноэ привлекло к себе внимание всех островитян. Крича: «Эйге-эа-эйге», — они поспешили очистить проход для вновь прибывших, и скоро большая изящная лодка, щедро украшенная раковинами, приблизилась к нашему кораблю. Головы рулевого и десяти гребцов были увиты зелеными ветвями — вероятно, в знак мирных намерений. На носу было устроено просторное возвышение, устланное циновками, на которых восседал, скрестив ноги, пожилой человек. Он держал в руках раскрытый европейский зонтик из зеленого шелка. Мы подумали, что этот зонт, возможно, принадлежал одному из несчастных спутников Лаперуза и попал к старику от маоунцев.

Одежда пожилого островитянина состояла из набедренной повязки, а также травяной циновки тончайшего плетения, накинутой на плечи в виде короткого плаща. Голова его была обмотана куском белой материи наподобие тюрбана. Он прокричал своим землякам или подданным несколько слов, которые сопроводил движениями руки. Островитяне в ответ еще более потеснили свои челны, и его лодка причалила к корабельному борту.

По нашему приглашению прибывший тотчас же поднялся на палубу в сопровождении свиты из трех человек. Он был приблизительно 6 футов ростом, очень худощав, но мускулист и, по-видимому, обладал большой физической силой. Татуировки на нем не было никакой. Лицо островитянина было некрасиво, но приятно и выражало ум и сообразительность. Вел он себя очень вежливо и пристойно. Вступив на палубу, гость прежде всего спросил, кто здесь является эйге. Когда я представился ему в качестве такового, он подошел поближе, наклонил слегка голову и произнес несколько слов, которых я не понял. Потом он взял меня обеими руками за локти и несколько раз встряхнул их, повторяя при этом по-английски: «Very good» [55]. Я ответил на его приветствие по-европейски, после чего островитянин жестами дал мне понять, что он — эйге Плоского острова. Он приказал своим спутникам положить к моим ногам привезенные для меня подарки, состоявшие из фруктов и трех крупных, откормленных свиней, которых он называл «боака».

В ответ я подарил вождю топор, две нитки синих бус и пестрый шелковый платок, который сам повязал вокруг его тюрбана. Став владельцем этих сокровищ, эйге был вне себя от счастья, жестами выражал свою благодарность и повторял все время: «Very good». Синие бусы и для него представляли наибольшую ценность. Вождь не мог поверить, что эти сокровища сделались его собственностью, и спросил жестами, действительно ли он может оставить обе нитки бус у себя. Получив от меня подтверждение, старик забыл о своем достоинстве и принялся, как мальчик, прыгать от радости, восклицая: «Very, good! Very good!» Прибывший с вождем казначей целиком разделял восхищение своего господина, причем выражал его таким же образом, только несколько более неуклюже, ибо был очень толст.