Путешествия за камнем

Мы рассказывали им и о том, как постепенно узнали в России о Туркмении от первых посланцев Петра Первого, как постепенно завязывались торговля и политические сношения между Туркменией, Россией и Ираном и пути связи шли с запада, с Мангышлака и Красных Вод (Красноводска). Трудны были эти первые пути, — отпугивали пески и степи; и даже сравнительно недавно, в 1861 году, когда венгерец Вамбери под видом странника проник через Туркмению в Хиву, он с ужасом писал: «Бесконечные песчаные холмы, грозное молчание смерти, багрово-красный оттенок солнца на восходе и закате — все говорило, что мы в огромной, может быть самой огромной, пустыне Земли».

И, рассказывая об этом прошлом, мы еще теснее связывались с нашей группой туркмен, и нам уже не казались грозными пески и не ужасали нас ни ветер, ни холод.

В восемь дней должны были мы достигнуть Геок-Тепе. Все ближе и ближе выступали из-за песков синие вершины Копет-Дага. Мы шли многочисленными мелкими такырами. Соленые воды колодцев нас больше не страшили, и даже к ночным морозам мы привыкли. Но погода начинала портиться, и уже на полпути к оазису мы стали испытывать ее удары. На третий день утром с запада стали надвигаться черные тучи. Через какой-нибудь час ясная солнечная погода сменилась диким ураганом, и здесь в пустыне мы могли впервые следить за его бурным развитием.

Тихо, шепотом начинает сначала шелестеть песок, перекатываясь по крутым склонам барханов и увалов; словно тонкий свист раздается вокруг. Затем немного теряются ясность и резкость контуров. Песок начинает как бы дымиться. Окрестные вершины вдруг превращаются в дымящиеся вулканы. Всё вокруг бурлит и вздымается. Бурные потоки песка как бы поднимаются по краям барханов и бугров. Первые тяжелые капли дождя падают на разгоряченную и неспокойную землю. Двигаться дальше почти невозможно. Вас бьет в лицо песчаная буря. Караван поворачивается спиной к потокам песка и терпеливо ждет. Но вот число капель всё увеличивается, и под их тяжестью смиряется песок. Влага спаивает песчинки и сдерживает их порыв. Дождь успокаивает и ветер и песчаную бурю, но начинаются новые мытарства. Блестящая, ровная поверхность такыров делается влажной и скользкой. Осторожные лошади не решаются ступать на глинистую почву, и лишь очень медленно нам удается провести их через такыр. Но совершенно беспомощными оказываются верблюды: их мягкие подошвы абсолютно не удерживаются на поверхности такыра. Ноги скользят, верблюды падают и не могут подняться. Лучшая твердая дорога — вытоптанная тропа на такырах — в несколько минут не только превращается в истинное мучение для животных, но просто оказывается для них непроходимой.

Холодные, ветреные дни совершенно измучили караван на обратном пути. Последние километры мы шли молча, нетерпеливо поглядывая вдаль, стараясь уловить контуры первых постоянных аулов и первых арыков. Туркмены с удовольствием подумывали о возвращении к семье, мы, усталые от необычайной обстановки, мечтали об удобном поезде.

Но вот начались поля поливных земель: первые арыки и кяризы. Вот повстречались первые туркмены из Геок-Тепе, приветствовавшие наше возвращение из путешествия, от которого они нас так предостерегали.

Наконец мы в Геок-Тепе. Разгружаем наш караван и на солнце около стены разбираем наши ценные грузы, вываливаем десятки пудов ярко-желтой серы и глыбы пустынных гипсов. Вокруг нас растет толпа туркмен, живо обсуждающих наше путешествие, и мы слышим, как наши спутники оживленно рассказывают о наших приключениях, как будто немного их преувеличивая, говоря о змеях, с которыми мы где-то встречались, и о диких кошках, разорванных орлом, и о колтоманах-разбойниках, которых мы не видели, и об огромных сплошных горах серы, которую мы в действительности нашли лишь на вершинах бугров.

Мы подружились с нашими спутниками, и трогательно было наше прощанье с туркменами, с которыми мы провели двадцать три дня в пустыне, среди забот и лишений.

Затем Ашхабад — доклад туркменскому правительству о наших впечатлениях, беседы с местными научными работниками, новая попытка теснее и глубже слить изучение Туркменистана в общую единую струю.

В светлом кабинете, где мы собрались вместе с ответственными руководителями молодой Туркменской советской республики, мы рассказываем о том, что видели, что оправдалось в наших предположениях и что надо делать дальше. Рассказали, что мы только узенькой змейкой врезались в пустыню Кара-Кумы и увидели, что даже в ее наименее доступных центральных частях пустыни нет, нет в том узком смысле этого слова, к которому мы привыкли в общежитии. Здесь оказался своеобразный мир, умирающий на долгие месяцы знойного лета, медленно воскресающий осенью и цветущий, как роскошный сад, весной.