Путешествуя с мёртвыми

Окисляющиеся серебряные прутья тускло отражали желтенький огонек свечи. Эшер аккуратно установил ее на поперечину. Основание свечи он обернул вырванным из книги листом, чтобы не закапать пол воском, пока он будет орудовать бронзовой отмычкой. Ноябрьская ночь, завалы льда неподалеку, тишина и темнота. Руки не слушались от холода и страха. От запаха аммиака першило в горле.

Серебряные петли не скрипнули. Эшер шагнул в низкий коридор, залитый водой и усыпанный древесными опилками.

Зачем здесь лед? Исидро, помнится, говорил, что вампиры с возрастом начинают страдать от холода. Неужели только для того, чтобы создать неудобства старому врагу? Эшер очень бы хотел знать: если он снова освободит Эрнчестера, поможет тот ему бежать отсюда или же исчезнет, как в Вене, оставив его на милость Мастера?

Вторая дверь, как и подозревал Эшер, вела в тесную путаницу змеевиков, труб и резервуаров. Запах аммиака здесь был просто нестерпим. Желтый отсвет скользнул по буквам на ограждении: «Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт».

Компания «Двадцатый век». Холодильное оборудование.

Морозильные камеры, вакуумные установки, мерзкий кишечник резиновых шлангов. Стеклянные бутыли с ядовитым газом мерцали, как чудовищные яйца. Хотя пол в коридоре был весь в лужах, Эшер не заметил под ногами ни мокрых следов, ни прилипших опилок. Вспомнив, как устанавливали отопительную систему в лекционном зале Нового колледжа, он рискнул предположить, что здесь тоже имело место повреждение какого-то клапана, за которым пришлось послать в Берлин.

«Пять дней как поломалось, – визжал Бей, – и до сих пор ни слуху ни духу…»

Эшер вышел, закрыл и запер дверь, протер серебряную ручку носовым платком.

Другая дверь была холодна как лед. В ответ на звук ключа в замке изнутри донесся болезненный стон. Глухо, будто из могилы.

Зловоние буквально ослепило Эшера, слоило ему приоткрыть дверь. Он зажмурился, отвернул лицо. «Глупо… – подумал он. И тут же: – Да здесь еще холоднее…» Дыхание клубилось облаком, позолоченное светом огарка, на стенах мерцала изморозь, под ногами – лед.

Но все это было несущественно по сравнению с тем, что ползло к Эшеру по полу, покрытому смерзшимися опилками и стружками. Взглянув в лицо ползущего – в то, что осталось от лица, – он понял все, хотя понимание это не имело никакого отношения к Эрнчестеру.

Затем дыхание Эшера пресеклось – он ощутил железную хватку огромной руки, а в следующий миг его швырнули об стену с такой силой, что ноги отделились от пола. Он успел лишь пригнуть голову – иначе бы она просто раскололась о камень, но удар был настолько силен, что ребра хрустнули. Эшер закричал – вернее, попытался это сделать. Сознание помрачилось. Затем Олюмсиз-бей ударил его об стену еще раз. Левое плечо пронзила боль, словно по нему хватили топором. И все же Джеймс смог расслышать гремящие над ним проклятия на арабском, персидском и турецком…

– Ты этого хотел? – Эшер уже и не знал, на каком языке это было выкрикнуто. – Этого искал?

Стальная рука вздернула ему голову, едва не сломав шею. Оказывается, он уже лежал на полу в луже ледяной воды.

– Это то, что ты хотел увидеть?

Эшер не видел ничего – оброненный огарок погас. Перед глазами стояло лиловато-серое лицо твари, ползущей к нему по полу усыпальницы. Страшные когти разорвали рукав – от кисти до плеча, гранитное колено Олюмсиз-бея прижало Эшера к полу, шейные позвонки чуть не затрещали. Затем когти вонзились в плоть, вскрыв вену. Кровь обожгла холодную кожу – и тут же что-то у стенки встрепенулось, с низким горловым клокотанием поползло на запах. Эшер чувствовал, как оно слепо тычется в его руку, скользкое, липкое, с острыми зубками; он слышал шепот Мастера:

– Пей, мой котеночек, пей, мой мальчик, мой любимый… пей…

Что-то похожее на руку – что-то бывшее когда-то рукой – вцепилось в его кисть.

Затем с отрыгивающим звуком тварь отпрянула, откатилась, поползла к двери усыпальницы. Там ее вырвало. Олюмсиз-бей тут же бросил Эшера, и тот немедленно потерял сознание.

В себя он пришел через минуту или через две – от боли. На руку его накладывали жгут, а сам он лежал в ледяной воде, ослабев от потери крови.

Тихо, ибо каждое движение причиняло боль, он выдохнул:

– Так вот зачем тебе понадобился Эрнчестер?

– Это не твое дело! – Голос Мастера Константинополя звучал резко и сдавленно. Он затянул повязку с такой силой, что Эшер невольно воскрикнул: