Путеводитель: ГТГ Русское искусство второй половины XIX века

Первая заграничная поездка (1890 год) Левитана обозначила собою рубеж между волжским и следующим периодом его творчества, относящимся к началу 90-х годов. В этот период были созданы наиболее знаменитые картины, с которыми долгое время связывалось представление о пессимистической сущности левитановского творчества.

В 1892 году Левитан закончил картину «Владимирка». В ней, может быть, как ни в одной другой картине, дано ощущение беспредельности «русского» пространства. Подымаясь и опускаясь по мягким волнам земли, сопровождаемая в своем движении бегущими рядом тропинками, дорога уходит в неизведанную даль, оставляя позади придорожный крест, перелески, еле видимую у горизонта колокольню деревенской церкви… Начиная работу над своим произведением, Левитан увлекся именно этой поэтической темой дороги. Но в один из моментов работы художник осознал, что «неизведанная даль», в которую уводит Владимирский тракт, - это хорошо изведанная прошедшими по ней русскими людьми даль каторги.

Один из друзей Левитана, увидев «Владимирку», воскликнул: «Какой простор и какая тоска». Земля кажется распластанной под свинцовой тяжестью неба. Придорожный голубец, воздвигнутый на могиле умершего в пути ссыльного, подчеркивает основное настроение картины. Нестеров называл «Владимирку» «историческим пейзажем». Это справедливо, так как в «Володимирке», - как обозначил ее название сам художник в надписи на картине, сознательно придав этому названию его народное произношение, - воплощен тот исторический момент, который страна переживала между двумя волнами общественного подъема. В скорбной элегии этой картины звучит протест против бесправия, подавляющего Россию, против гнетущей атмосферы русской жизни 90-х годов. Сознавая особую общественную значимость «Владимирки», Левитан принес ее в дар Третьяковской галерее.

1894 год ознаменовался в творческой биографии Левитана появлением картины, о которой сам художник писал П. М. Третьякову: «В ней я весь, со всей моей психологией, со всем содержанием». Речь идет о картине «Над вечным покоем» (1894).

«За лесом серая вода и серые люди, серая жизнь… не нужно ничего! Все донкихотство, оно благородно, ну, а дальше что? - Вечность, грозная вечность, в которой потонули поколения и потонут еще…» Вот высказанная словами та мысль, которой стремится художник дать образное воплощение в этой картине.

Серая, холодная и словно бы матовая вода, кажется, никогда не отражала и не способна отразить в себе небесной синевы и сияния солнца. Вечно серая и вечно холодная, она чужда человеческой жизни. Мы не видим на суше ни вытащенных лодок, ни домов. На фоне этой серой, водной пустыни, на пригорке земли, вдавшейся в озеро в виде мыса, лишь небольшое кладбище. Деревянная церковь древней архитектуры дает ощущение многих веков существования этого кладбища, вызывает представление о тех человеческих поколениях, которые, как говорил Левитан, «утонули» в веках. Идея вечности, в которую канут еще новые человеческие поколения, раскрывается здесь как идея небытия, холод забвения, как отсутствие преемственной связи в жизни человеческих поколений и отсюда, как кажется художнику, «тщетности» и «ненужности» человеческих усилий.

Но в глубине сознания Левитана прочно жила другая, вынесенная им из наблюдений природы идея вечности как бесконечности жизни, ее постоянного движения, (развития, смены форм. И как воплощение этой второй идеи вечности жизни над вечным покоем заброшенного кладбища, над бесплодной землей и серой водой возникает неизменно прекрасное у Левитана, полное бурного движения небо. Светлая облачная стрела как бы указывает направление ветра и устремляется вместе с ним все вперед и вперед. Ветер - это воплощение живого дыхания природы - порывами налетает на землю, терзает и гнет деревья на кладбище, ерошит серую, холодную воду и уносится вдаль. В своем неутомимом движении он связывает и этот клочок земли, и это широкое озеро, и плоскую землю севера с жизнью природы в целом. В конечном счете идея вечной жизни природы независимо от сознательных стремлений художника торжествует в картине. И все же полотно «Над вечным покоем» вызывает у нас досадное чувство художественного несовершенства. Подчиняясь обаянию образа в целом, мы отгоняем от себя эту досаду, но все же в изображении воды в данном случае не ощущаешь живой воды. Написанная в светлом тоне, лишенная блеска, она кажется нам плоской и условной. Так произошло потому, что именно вода, по замыслу Левитана, в своей холодности должна была играть в картине роль символа мертвой бесконечности. А как только образ действительности превращается в символ отвлеченной идеи, он теряет свою живую конкретность, свою реалистическую выразительность.