Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа

Мурильо остался круглым сиротой и очень бедствовал. Возможно, что в эти грустные дни он познал и много сладких минут в дружбе и играх с такими же маленькими нищими, каким он был сам. Есть что-то совершенно особенное, ни у кого больше не встречавшееся в том (лишенном всякой аффектации) идеализировании грязной уличной обыденности, которая сказывается в подобных картинах Мурильо. Но, опять-таки, какой прекрасный поэт обнаруживается в тех его картинах, где пейзаж играет большую роль, например, на двух эрмитажных картинах, рассказывающих эпизоды из истории Иакова. Совершенно и исключительной красоты — “Благословение Иакова”, где несколько неприятно действует только “разрез дома”.

Бартоломе Эстебан Мурильо. Благословение Иакова Исааком. 1665/70. Холст, масло. 245х357,5. Инв. 332. Из собр. Маркиза Вильяманрике, 1811

Пейзаж же, занимающий две трети картины, бесподобно прекрасен в своей чисто испанской суровости. Едва ли найдется во всем Эрмитаже картина, которая так просто и так сильно передавала бы жизнь природы, игру серебряного света, меланхолию душного грозового дня.

Настоящим поэтом Мурильо обнаруживает себя и в некоторых своих религиозных композициях, когда избранная тема ближе к его личному настроению. Прелестно, например, наше (чересчур потемневшее) “Поклонение пастухов”, принадлежащее к первому периоду творчества мастера (“идея Ночи Корреджио, переиначенная на мужицкий лад”), но еще поэтичнее “Антоний Падуанский”, к которому Христос является в виде малого ребеночка.

Бартоломе Эстебан Мурильо. Поклонение пастухов. Холст, масло. 197х147. Инв. 316. Из собр. Уолпола, Хоутон холл, 1779

Картины в Берлине и в Севилье рисуют разные моменты того же видения, но ни одна из них не содержит в себе столько искренней умиленности, столько “благости”, как эрмитажная. И какая на сей раз сила убедительности у Мурильо! Сюжет ведь очень неправдоподобен. Между тем, глядя на картину, веришь и заражаешься экстазом простодушного, добрейшего монаха перед той метаморфозой, которую избрал Спаситель, чтобы предстать перед святым, целиком ушедшим в думы о детстве Христовом, о любви Христа к детям, о детской непорочности и о Царстве Небесном, для детей уготовленном. Слезы восторга готовы брызнуть из глаз Антония, и кажется, сам Мурильо должен был плакать, когда вдохновение натолкнуло его на это изображение.

Менее отрадны композиции Мурильо торжественного характера вроде “Благовещения” и “Непорочного зачатия”.

Бартоломе Эстебан Мурильо. Непорочное зачатие. 1670-е. Холст, масло. 195х145. Инв. 387. Из собр. Уолпола, Хоутон холл, 1779

Здесь жанровые, реалистические элементы как-то остаются не связанными с мистическим заданием. Не веришь и такой, слишком простоватой, ancillae Domini на “Благовещении”, не веришь “амурам”, что облетают Богородицу, спускающуюся с неба или несущуюся ввысь “Непорочное зачатие” и “Вознесение”. Даже нотки искренности звучат в этих картинах диссонансами, неестественно, жеманно. Разочарование именно в картинах такого характера более всего “повредило” Мурильо. Но в чисто живописном отношении и они — перлы, так же как горячий в тоне, бархатистый “Отдых св. Семейства” или нежное в красках, превосходно написанное “Бегство в Египет”.

Бартоломе Эстебан Мурильо. Отдых на пути в Египет. Холст, масло. 136,5х179,5. Инв. 340. Из собр. Жана де Генья, Париж, 1768

Живописцы конца XVII в.

К художникам, завершившим период расцвета испанской живописи, принято относиться с еще меньшей симпатией, нежели к Мурильо, однако когда видишь лучшие произведения Кареньо, обоих Антолинесов, Коэльо, Серезо, Эспинаса, Ириарта, Менендеса, обоих де Торресов, Тобара, Вальдеса Леала и др. в испанских музеях и церквах, исполняешься к их несколько мертвенному искусству большим уважением. Все это громадные виртуозы и первоклассные техники. Впрочем, из них Коэльо и Кареньо достигают и большой силы впечатления в тех случаях, когда они лучше вспоминают национальные заветы своей школы: строгость и искренность. Эрмитаж дает лишь слабое понятие о некоторых из них, другим приписаны плохие картины, едва ли исполненные даже учениками и помощниками мастеров.

Серрезо, Матео Торрес,матиас де Ириарте, Игнасио Де Эспиноса, Хуан де