Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма

Отчего же метро кажется таким страшным и мрачным? Почему такими яркими кажутся предостережения относительно подземки и такими запоминающимися крипипасты о ней?

Я вижу три причины: во-первых, в метро не всегда понятно, как себя вести, во-вторых, оно находится под землей, и в-третьих, оно служит демонстрацией силы государства.

Начнем с поведения. Об этом пишет антрополог Марк Оже в своей книге «Антрополог в метро» – в Парижском метрополитене люди переносят под землю свои привычные «наземные» практики. Возможно, это связано с тем, что метро Парижа – прямое продолжение его улиц.

Уточняют и «локализуют» эту позицию антропологи Александра Архипова и Анна Кирзюк («Опасные советские вещи», 2019), которые, анализируя фольклор о советском метро, отмечают, что метро представляет собой общую, публичную территорию, а следовательно – ничью. То есть, спустившись под землю, человек понимает, что уместнее всего вести себя так же, как на поверхности, но уверенности в том, что для этого замкнутого пространства действуют те же самые социальные правила, что и для открытого, нет. Больше всего это похоже на ситуацию с лифтом, когда, оказавшись в непривычно тесном контакте с незнакомым человеком, мы чаще всего внешне будем игнорировать взаимное вторжение в личное пространство друг друга. Однако внутренне это воспринимается как дискомфорт.

Нащупать границы «комфортности» практик довольно легко. Во многих вузах на занятиях по социальной психологии студентам предлагают проделать эксперимент в духе социолога Гарольда Гарфинкеля: мягко нарушить одно из неписаных правил взаимного игнорирования друг друга в общем «ничейном» пространстве. Например, выглядящему здоровым юноше в таком эксперименте предлагается попросить пожилую женщину уступить ему место. Объектом изучения здесь выступает не поведение пассажиров (в 90 % случаев пожилые женщины встают и уступают место), а чувства юноши. Самое интересное здесь, что расплата за нарушение сильной гендерно-возрастной конвенции приходит мгновенно. Обычно принявшие участие в эксперименте описывают ощущения от него как «самую большую неловкость в жизни», «хотелось провалиться сквозь землю». Стыд, смущение и замешательство – индикаторы нарушения порядка, переступания через прямой запрет. И получается, что, несмотря на отсутствие ясной договоренности (нельзя же считать таковой «будьте взаимно вежливы и уступайте места инвалидам, пожилым людям и беременным женщинам»), социальное регулирование зашито в структуру поведения в метро и кажется очевидным, но только в пограничном случае или в случае нарушения.

Парадоксально здесь то, что прямых запретов и указаний в метро не так много и все они носят чисто технический характер: не прислоняться к дверям, стоять на правой стороне эскалатора (или занимать обе стороны) и не бегать по нему, не подходить к краю платформы. Часто метро коммуницирует с пассажирами довольно странным образом. Эти сообщения как будто анонимны, безапелляционны и загадочны. Лично на меня самое жуткое впечатление производила фраза «Будьте внимательны при выходе из последней двери последнего вагона». Здесь и удвоенное, как в сказках, страшное слово «последний», и неопределенность («будьте внимательны» – что это вообще значит? что именно нужно делать?) – все это довольно искусно, как будто специально создает эффект предостережения о страшном секрете. Именно это обыгрывает крипипаста о закрытых станциях метро в Санкт-Петербурге.