Путеводитель по стране сионских мудрецов

А сейчас вернемся снова к пианисту и дирижеру Даниэлю Беренбойму. Много лет тому назад он был женат на Жаклин дю Пре — очаровательной рыжеволосой женщине, изумительной виолончелистке. Они много и часто играли с Филармоническим оркестром. Это была прелестная пара, и те, кому повезло слышать этот дуэт, никогда не забудут ощущение идеальной гармонии, которое вызывала их игра.

А потом случилась беда. Жаклин поразил рассеянный склероз, обрекающий человека на умирание по частям, и не быстрое — долгое умирание. Болезнь длилась и длилась. Однажды Израильский филармонический оркестр гастролировал в Лондоне, в Альберт-холле. И вот, раскланиваясь на овации, Мета вдруг увидел в проходе кресло на колесах, в котором сидела Жаклин дю Пре, неподвижное, прикованное к своей каталке существо. Мета поднял руку: «В зале находится большой друг нашего оркестра Жаклин дю Пре. В ее честь мы сыграем любимую ее вещь, адажио из Десятой симфонии Малера». Сказал и повернулся к оркестру с помертвевшим лицом, ибо это адажио — ужасно печальное, проникновенное, чуть даже траурное произведение.

Жаклин и вправду любила эту вещь, но в данной ситуации это получалось весьма двусмысленно.

Ходу назад не было, и Мета поднял палочку. Сперва заплакали оркестрантки, потом оркестранты, потом и сам Мета. А когда уплыл последний звук, то Мета не нашел в себе сил обернуться к молчащему залу и так и остался стоять с опущенными руками. И вот тогда в этой тягостной безысходной тишине раздались один за другим два негромких хлопка.

Никто не знает, каким чудом удалось Жаклин дю Пре сдвинуть парализованные сухие руки, но она это сделала. А потом, конечно, были овации, цветы, слезы и всеобщее умиление. К тому времени, как говорят, у Беренбойма, который до самой смерти Жаклин преданно и безупречно вел себя по отношению к жене, был долгий роман с Еленой Башкировой, ребенок у них был, но даже пресса, все эти папарацци, паразитирующие на знаменитостях, — даже они ни словом не обмолвились, даже у них проснулось милосердие. Сработала, скорее всего, та удивительная магия благородства, которая исходила от этих двух людей.

А теперь вернемся к исполнению музыки Вагнера в Израиле. Как истинные демократы, мы, конечно же, согласны с противниками бойкота. Раз они говорят, что это великая музыка, то ее, конечно же, надо исполнять. Но только мы хотим сказать, что людям, прошедшим через ад, к которому великий композитор имел некое отчетливое отношение, — им ведь осталось жить совсем немного. И если даже одному из них станет плохо оттого, что в этой стране звучит та самая музыка, то можно подождать. Исполнять Вагнера или не исполнять — вопрос не демократии или музыкального вкуса, а исключительно — элементарного милосердия. А когда они умрут, играйте Вагнера с утра до ночи. И кто не любит Вагнра, просто не пойдет на концерт.

Короче, на известный вопрос, совместимы ли гений со злодейством, мы отвечать отказываемся, поскольку свое мнение по этому поводу держим при себе. Оно наше личное. Мы полагаем, что каждый человек отвечает на это самостоятельно.

Мы только не ходим более на концерты великого, действительно великого музыканта Даниэля Беренбойма. Себе, разумеется, в убыток. И не то чтобы мы были уж такими Иванами Карамазовыми насчет слезинки ребенка, мы и сами достаточные сукины дети. Но вот ходить не хочется.

Так о чем это мы говорили? Да, о музыке и музыкантах. А раз так, закончим эту главу двумя благоуханными музыкальными историями.

По случайному (или не случайному) совпадению обе они произошли в Токио. Героем первой был скрипач Московского симфонического оркестра.